Метки данной записи: Себестоимость жизни

Много лет тому по молодому жару мы с Витей Куллэ четыре часа в два ствола объясняли не первой юности даме, что стихи у неё говно. Привлекли всё, что знали о поэзии. Дважды четыре – восемь. Восемь часов структурированной речи – страниц пятьдесят текста А-4, минимум. Девушка слушала, слушала и говорит: «ну, это всего лишь ваше мнение». Витя гонорар свой получил девушкой, а я с ушибленным языком подался прочь. Был и такой случай: девушка достучалась до моей головы через Госдуму и пришла на презентацию чего-то там на Никольскую. Я запасся бессмертными произведениями конкурсантки, и голодным глазом косил на проплывающие мимо фуршетные пирожки с капустой, грибами, картошкой. Говорил, объяснял, глотал слюну. Девушка слушала, слушала и говорит: «но всё же субъективно!» Хорошо, говорю, давайте сделаем «объективно»: несите ваши творы в авторитетный журнал. Пусть уважаемые критики воскликнут: «гений, гений». Я посыплю голову пеплом и оштрафую себя, выдав вам причитающийся эксклюзивный гонорар в две тысячи долларов. Прошли годы. О девушке не слышно. Надеюсь, она нашла своё счастье и бреет мозги ему. В современных условиях «рецензия», особенно отрицательная должна включать вводную часть от Адама и Евы. Приходится талдычить о том, как развивалась русская литература, как сложились современные критерии восприятия, по которым новосозданный текст опознаётся как значимый или просто интересный. Для того уже пять лет каждую неделю проводятся семинары «Дебюта». Если человек живет во Владивостоке, однажды он по теории вероятности может оказаться в Москве. Если его приезд случайно придётся на субботу или воскресенье, он может попасть на семинар и послушать. С ним будут разговаривать. Но не всем это нужно. Многим нужен только «дОкумент», чтобы тыкать в лицо «по требованию» на малой родине, или, вылавливая отдельные фразы, показывать друзьям, мол, какие там сидят идиоты, неспособные чутко распознать первые шорохи гениальности. Я с профессиональным интересом наблюдаю молодых литераторов с восемьдесят шестого года, со времён Литтеррора. И могу заверить: ни один автор, кто делал шаги, хоть на костылях, не остался без «рецензии», публикации, признания в адекватных способностям формах. Из деревень люди ехали, мыкались, голодали, но своего добивались. Не в первый год и не во второй. Сестра, художник, мне в мои восемнадцать на нытьё о непризнанности таланта, сказала резко: «А ты готов писать десять лет, чтобы никто тебя читать не хотел, чтобы смеялись над тобой и в лицо плевали?» Я тогда ей ничего не ответил. Нет ответа на такие вопросы у молодого человека. В искусстве действует презумпция несуществования. Рецензент, редактор не обязан доказывать молодому автору, как и почему молодой автор не существует, не представляет интереса для издателя, читателя, критика. Это порочный путь. Доказывать, что ты существуешь – дело писателя. Тут все методы хороши, и рецептов нет. Все известные приёмы пиара – ловушки для бездарей. Талант придумает свои ходы и в тексте и в общении с миром. В каждом периодическом издании предупреждают: «рукописи не рецензируются и не возвращаются». Мне понятно, сколько напрасно потраченного времени, сил и нервов лежат в основании этой горькой сухой фразы. Сидел в одном из старейших журналов на приёме рукописей, которые по поступлению передавались Олегу Павлову на чтение. Олег обычно возвращал их через две недели со вздохом: «ничего нет». Я это «ничего нет» разворачивал автору при встрече в получасовую словесную салфетку для сморкания. Жалел тогда, что нет у меня белого халата для приёма посетителей. В памяти остался случай: иногда за мужей-писателей ходили в редакцию жены, писжёны, их так и называли. «Возвращая рукопись с благодарностью», я сказал много, как принято, полезных слов вперемежку с пустыми. Дама спросила: «а если бы к вам в редакцию пришёл Мандельштам?» Я задумался на секунду и ответил: «Ему было бы столь же трудно».

Здесь иллюстрация к посту, спасибо Евгению Алехину: http://chonyatsky.livejournal.com/12916.html )