Дата: 06/12/2005 07:40
Тропинка вывела к огромному, мрачному кургану. Вокруг надмогильной насыпи витает полупрозрачный туман, растут редкие уродливые деревца. Из самой середке кургана поднимается зловонная газообразная масса. Под толщей мертвой земли захоронены неприятные воспоминания, гадкие поступки, мелкие пакости. Но из-за незасыпаемой дыры в середке все это просачивается и отравляет жизнь. Перед курганом на ветку низенького деревца повешена табличка, предупреждающая не подниматься на насыпь ни в коем случае. Обхожу курган по широкой дуге, царапая руки о корявые ветки деревьев.
Чуть позже натыкаюсь на ветхую дверь. Толкаю, скрип несмазанных петель. Вошел.
Темнота, и лишь яркий свет где-то далеко чуть освещает все ту же протоптанную вдоль и поперек тропинку.
Постепенно глаза привыкают к темноте, и я понимаю, что иду вдоль длинного коридора обставленного стеллажами.
На стеллажах лежат давно забытые, покрытые паутиной и слоями пыли, знания: детсадовские стишки, считалочки.
Вот наткнулся на старый, старый советский мультик, от которого остался лишь сюжет, ни названия, ни идеи.
Продолжая идти на свет, обнаружил отдельный стеллаж забытых домашних заданий, каких-то поручений, просьб, а так же обещаний.
Коридор начал расширяться и наполняться светом, на стеллажах сложены уже едва покрытые пылью знания, которые помнят. Которыми пользуются часто, но успевают подзабывать.
Постепенно перехожу в хорошо освещенные помещения. Стеллажи стоят солидные, из красного дерева.
На них аккуратненько расставлены не давно полученные знания. Натыкаюсь на небольшой сундук, открыв, вижу анекдоты и шутки, которые часто вставляют в беседу. Уже у выхода зацепился за табличку, прибитую к стене: "Ученье свет, а не ученье тьма".
Путь преградила массивная металлическая дверь. Корявая надпись гласила: "Зал истинной сущности".
Следую правилу противопожарной безопасности, открываю дверь на себя. Метал, поддается с неохотой.
Но вот дверь открыта. С опаской вхожу в огромный зал, и чуть было не закричал.
Посередине стоит огромное чудовище: высокий рост, невообразимо широкие плечи, И страшная оскаленная морда - все это бросается в глаза в первую очередь. Отойдя от первого шока, замечаю, густую шерсть, покрывающую тело монстра и маленькие рожки на голове. Увидев меня, существо зарычало, разинуло пасть и сделало шаг.
Тут же его со всех сторон его сковали руки-цепи (к цепи с двух концов приделаны человеческие руки до локтя). Таких рук-цепей были сотни.
Они так плотно сковали тело монстра, что тот с трудом дышал. Теперь я понял, что означала фраза 'держать себя в руках'.
Внезапно скованный монстр исчез. Возник человек, не многим меньше чудища. Вместо лица оказалась лисья морда.
Вглядевшись, заметил редкие рыжие волосы, покрывающие руки, грудь, ноги... дальше разглядеть мешала набедренная повязка аля Тарзан. Что-то, прорычав, человек-лис тоже исчез. Появился весь сияющий подросток, нормальных размеров. Махнул мне рукой и хотел, было подойти, но испарился, а на его месте опять стоял жуткий монстр. Он ревел как раненный лев, напрягая все тело. Руки-цепи лопнули. Свободное чудище устремилось ко мне.
Я уже почувствовал, как мнётся тело в его руках. Открыв глаза, увидел, монстра скованного тысячами руками-цепями.
Все исчезло. Лишь я стою в огромно зале, весь потный от страха. Зверя сковали - пронеслось у меня в голове, но кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем он вырвется снова.
Я быстрым шагом подошел к двери в другом конце зала. За спиной опять кто-то появился. Оглянувшись, увидел массивного монстра с лицом подростка и рыжей растительностью покрывавшей все тело. 'Истинная сущность' промелькнула надпись перед глазами.
С силой толкнул дверь, под ногами оказалась протоптанная мною сотни раз тропинка. В каком-то десятке шагов находится выход.
Я побывал здесь уже двести раз и ничего не нашел: ни истину, ни правду, ничего. Только Зал мечты, курган, Зал истинной сущности, коридор памяти:
:Пожалуй, стоит свернуть с протоптанной, надежной дорожки. И пойти по неизведанным, быть может, опасным, местам.
Ладно, попробую в следующий раз, а пока надо возвращаться, как бы преподаватель не подумал, что я заснул.
На самом-то деле я просто ушел в себя.

Винт
Ну, здесь мы опять-таки идем по самому простому пути: нарисуем ярлык, обозначим его как ярлык и смачно плюнув (что и должно означать акт творения) прилепим на стенку перед читателем. Приходи, кума, любоваться! Мало? Вот вам еще ярлыков. Назовем их как-нибудь позначительнее, с флером немецкой псевдоготической философии - зал истинной сущности, коридор памяти, да и ладно. Если собраться с силами, то можно из ярлыков даже собрать определенный пазл, закрывающий дырку на обоях реальности. Герой может идти куда хочет: хоть в зал Истинной сущности, хоть на Бету Айдакозла, хоть на Остров яблок, если только там не ввели карантин из-за нашествия плодожорки. Какая разница? 'А поутру они проснулись' 'Отличный день. Отличное начало' Отличный выход из любой ситуации. Единственная удачная (и оттого тем более ценная находка) - держать себя в руках. Сразу же вспоминается Керолл - 'восстание было подавлено'. А в остальном... Майя (не та, которая пчела!) осталась бы вполне довольна столь широко растекшейся по древу мыслью - 'ни истины, ни правды, ничего'.

Дата: 15/12/2005 19:30
- Оставь Кузю в покое.
- Это не крыса, это кошка.
- Да. Сухопутная.
- Блин. Сухопутный.
- Кот - он, кот!
- Ага, вон там потрогай...
- Да, пластырь в аптечке.
- Какие презервативы?
- На хрена мне презервативы? Это мазь Вишневского.
- Куда?!!
- Да ты её понюхай!
- Да ни одна уважающая себя...
- А здесь вовсе никаких не бывает.
- Да, акула.
- Кто её знает, может и самка.
- Ну сама и погляди.
- Столько пластыря у меня нет.
- Нет, не самка.
- Потому что катран.
- Да, акула! Катран.
- Да, самец. У катранов самок зовут катракатица.
- Спрашивал.
- Когда потрошил.
- Жареная она, жареная...
- Ну "он".
- Рыба потому что!
- Да, гамак.
- Потому что люблю спать один.
- Да, всегда.
- Отойди от штурвала!
- Да. Крутится.
- Нет, не румпель, это жалюзи поворачиваются.
- Не надо менять курс.
- Эта посудина никуда не свернёт ни с какого курса.
- Нету у нас никакого курса!
- Мы на МАЯКЕ!!!

Винт
Мастер был Хичкок - не показывая действие ножичка, такой жути нагнал! А ведь недосказанностью не только пугать зрителя, посмешить его тоже можно, что автору и удалось. Филигранно. Хорошая шутка юмора шибко длинная не бывает, на то она и шутка. Да, и литературная тоже. И будь я редактором, страдающим над составлением сборника про всебяшное путешествие, я бы задрался с загребущими конкурентами на предмет включения рассказа в качестве предисловия именно в мой сборник. Камертон - вещь необходимая. Без камертона, как и без разводного ключа, никакой настройки не получится. И что, что мы на маяке? У маяков свой курс, особенный. И не надо его менять.

Дата: 16/12/2005 14:55
Ох, как надоело мерить кругами одну и ту же траекторию! Хоть это и не круги, а эллипсы, но какая разница, все равно одинаковые. И все равно надоело. Хочется сорваться к чертям, выбраться в открытое пространство и лететь. Куда-нибудь, к чему-нибудь. В туманной надежде с неясными предвкушениями. Новое всегда лучше и веселее, чем все, что уже было. А главное: оно впереди.

Но опять повторение пройденного: эллипс, новый эллипс, ещё и вокруг себя все время, как юла. Отдохнуть бы хоть немного, но кто ж позволит... Существование раз и навсегда расписано, прикрепили раз и навсегда к огромному светящемуся придурку. Крутись теперь вокруг него. Надоело.

В себя, что ли, уйти? Но как? Столько раз пытался, а толку... Напыжишься, надуешься, напряжешься изо всех сил - в результате только один бок выпрет наружу или втянется внутрь... И что? Ну понаблюдаешь, словно со стороны, за паразитами, которые миллионами рассыпаны по твоей поверхности, как они пугаются, паникуют, бегут от накатывающихся волн, как рушатся их жилища и рвутся невидимые нити между ними, как вопят и плачут, забывая от страха помочь соседу, как не умеют объединиться и понять друг друга... И хорошо ещё, если только волна пойдет... А вот иногда втянешь щеку с одной стороны, и внутри так надавит, что с другой в это время гора вылезает, словно опухоль, да ещё как рванет вулканом, огнем задышит, серой хлобыстнет... От этого и вовсе худо паразитикам. Суетятся, кричат, в трещины проваливаются, гибнут под обломками... Нет чтобы привыкнуть к моим потугам да научиться строить прочно, раз уж такой у нас симбиоз вышел... Все им недосуг, а может, лень, а может, ума не хватает или ещё чего. Может, тоже уйти в себя тщатся. Ведь и им скушно, поди, все время однообразно вместе со мной вращаться... Тоже сорваться с орбиты охота и лететь, лететь бог весть куда.

Ох, и я о том же... А ведь это они, человечишки, паразиты мои неугомонные, выдумали! И ведь как изобретательны в своем стремлении обуздать собственную натуру! В каком только виде самоуспокоение не представляли, в каких только обертках не подавали пилюлю собственным страху, неуверенности, неумению быть счастливыми без подпорок! И деревяшки, и бабы каменные, и иконы, и книжки, и статуэтки, и крестики, и клыки, и звезды, и свастики, и полукружья, и даже бедная лампочка-луна, подружка моя неизменная... и даже сам я, усталый шар, неспособный вырваться на волю... Хотя, какой я шар, скорее груша. Это ж паразиты-людишки решили меня шаром обозвать. Глобусов поналепили, детки в них пальчиком тычут, крутят - меня изучают. Ну и ладно. По крайней мере, лучше, чем верить в выдуманного деда с бородой, сидящего на облаке и способного синтезировать блаженство в образе рая или муку в образе ада. А вот появились среди них умники, долетели не только до облаков, но и дальше - любому ясно стало, что всесильный дед - чистый обман. Я-то всегда знал, а что толку: устраивай - не устраивай путешествия в себя с цунами и землетрясениями, все равно в богов своих верят слепо. Однако, в связи с паразицкими вылазками в космос, пришлось богов потеснить. А потом ещё дальше отодвинуть и видоизменить. И теперь это уже Нечто во Вселенной.

Вселенная... Слово-то какое... А где у нее начало, где конец? Какая она? Хотелось бы знать. Эх, сорваться бы да улететь неведомо куда... Путешествовать метеоритом, ни за что не отвечать: ни за паразитов, что на тебе уютно устроились и командуют, ни за годовой и суточный цикл, ни за погоду, ни за собственные выбрыки... Быть свободным, как комета с шикарным хвостом, пусть Венера завидует... Или хотя бы уйти в себя...

Ой, что это? Что это приближается так быстро?! Сейчас ведь собьет совсем... Ой, мама! Не иначе метеорит, да какой громадный... ой... Больно... ой... Лечу куда-то, лечу...

Винт
'Земля имела форму чемодана...' Да... Мыслить в планетарном масштабе тяжело, а жить, оказывается, еще тяжелее. Появляется брезгливость и раздражение по шкуре - развелось паразитов, и всем от тебя чего-то надо. Возникает чувство уникальности и нравственного превосходства: вы там все занимаетесь своими никчемными, мелкими делишками, развлекаетесь, обалдуи, а отдуваться за вас мне приходится. И никакой благодарности. Словом, типичные мессианские мысли любого начальника, не признающего утверждение, что это плохое руководство должно всегда на месте быть, при хорошем - все без него делается. Проблема в том, что чувства эти, как есть антропоморфные. Антропоморфные чувства рождают антропоморфные ощущения, ощущения - действия, действия - внешнюю реакцию. А век антропоморфных паразитов короток и нестабилен, внешняя реакция скажем, от минус 30 до плюс пятидесяти наружного, для них уже штука очень непользительная. Вот и получается: начнешь думать как человек, и получишь шапку соответствующего Сенькиного размера. А там тебя уже на лопату и в черную дыру. Нет уж - будем лучше на звезды равняться. Вокруг них, как-никак крутимся.

Дата: 10/12/2005 22:37
И была ночь:
Ты впервые приснилась мне - идущая по розовым лепесткам, вдоль проспекта. Хотя ты была далеко от меня, окруженная толпою зевак, я чувствовал аромат твоего тела, какой-то недоступный обычному обонянию, но чертовски приятный. Я замечал, как он отпугивает мелочные, будничные мыслишки людей, и навязывает им твое существо. Город вокруг тебя терял голову: открывались окна, молодые, старики, кто в чем попало, выскакивали на улицу, привратники, милиционеры забывали о своем служебном долге, нарастал гул. Но шелест твоих ног, вроде бы такой тихий, заглушал этот ропот. Я не кидался в эту кучу. Меня сбивали с ног жаждущие увидеть тебя, но я поднимался, стоял, упорно ожидая чего-то неизвестного.
И тут я увидел: собирая в себе энергию людей, ты стремилась вверх, к небу, вначале едва касаясь босыми ногами усыпанного цветами асфальта, а потом уверенно, раздвигая круг ошарашенных, отрывалась от земли. Ты казалась пришествием бога, хотя скорее ангела, на земле. Оцепенение охватило меня, и я проснулся.

И снова ночь:
Почему ты приходишь ночью? Ласкаешь, откровенничаешь, убиваешь мою грусть, а потом исчезаешь, не оставив даже своих следов. По утрам я не нахожу твоих волос, не говоря уже о неземном запахе твоих рук. Лишь птицы иногда приносят в своих песнях твой голос.
Сейчас, ты со мной, и я не боюсь долгой разлуки, но стоит придти утру и на мои мысли ляжет тоска. Дни, и без того серо-приторные, станут невыносимыми. Каждый миг я живу в ожидании нашей встречи. Пускай она бывает не в этой реальности, пускай без напыщенных красок человеческого мира, и пускай этой ночью будет то же самое: я проснусь лишь с отголосками твоих фраз, но я её жду!
Расскажи мне еще что-нибудь, подари бархат тепла своего дыхания. Скоро утро.

И будет ночь:
Ты снова возьмешь мой сон, перекрасишь его в свои краски. Нет, я не буду сопротивляться, ведь это против сущности наших отношений, наоборот, я отдам тебе всего себя и буду лишь сторонним наблюдателем. Ты сожжешь все мои серые мысли, взамен дашь свои: яркие, красочные, дышащие светом, а пепел развеешь по ветру бегущему с моря, моря моих старых никчемных надежд. Ты подаришь мне свою надежду, а с нею свою силу. Ты отдашь мне всё. И я проснусь.

Так было, так есть, так будет - ночью ты со мной, но днем я забываю твой лик, лишь изредка вспоминая твое имя - Истина.

Винт
Встретился мне как-то один знакомый арбитражный управляющий. 'Ты знаешь!' - ухватил он меня за рукав - 'есть такие методики, они позволяют готовить бойцов на подсознательном уровне' 'Э?' - проявил я сдержанный интерес. 'Все просто. Человеку внушают спецтехники под гипнозом в виде кодировок, и он приобретает все нужные навыки, а тренировки оказываются вовсе и не нужны. За неделю профессионалов делают'. О, любовь к халяве! Дайте, дайте нам золотую рыбку, пояс боди-шейпер, коррекционные очки с дырочками, изучение английского языка и карате под гипнозом, мы готовы сделать все что угодно, только бы ничего не делать! Мы даже готовы представить истину в виде пропитанного ЛСД-25 торта. А еще лучше - в виде эфирного создания, несущего в лапках своих экологически безвредный и не вызывающий привыкания и трипов ЛСД-25. Вот как бы найти такую милую и сговорчивую на алхимическую свадьбу истину! Мы будем ее искать. Если потребуется, всю жизнь. Сочинения Гегеля, курс геометрии Лобачевского, труд по динамике Вселенной Розенталя и рассуждения Фомы Аквинского мы читать не станем - это скучно и уныло, бла-бла, бла-бла, бла-бла... К тому же - концентрат истины там найти не удастся, а надо, чтобы сразу, лучше ночью, лучше даже под утро, в период физиологической сексуальной активности, чтоб совместить приятное с полезным. Нет, какая соблазнительная картинка получается! Честное слово, сам бы не отказался от обладания такой истиной. Увы. Золотые рыбки ушли метать икру в Море Призраков, а реклама пояса-обжимника исчезла с Рен-ТВ. Остается либо вернуться в конкретику, либо с видом созревающего подростка мечтать о НЕЙ - халяве души и сознания.

Знакомство

Вот новый поворот,

И мотор ревет.

Что он нам несет?

"Машина времени"

Началось все как-то просто и обыденно. Оттарабанив занятия в университете, я как обычно заглянул на аллейку к книжникам, узнать, нет ли чего-нибудь новенького. Как почти у всякого мыслящего человека иногда у меня возникали приступы поиска смысла жизни. И как раз тогда был такой приступ. А аллейка являлась, пожалуй, единственным местом, где можно было найти собеседников практически по всем вопросам. Эти книжники - весьма занятный народ. Да и покупатели иногда попадаются те еще. И порой на аллейке возникали диспуты, достойные Государственной Думы. Конечно, я прекрасно знал о существовании множества групп, занимающихся по различным методикам, но войти в группу - всегда означило бы потерю свободы. Аллейка же для покупателей была местом, где все свободны и все мысли дозволены, как в Лондонском Гайд-парке.
- Фидель, привет, давненько тебя не было видно.
- Да все работа, работа. Есть что нового?
- Да вот КамАЗ никак не придет. Вот, кстати - интересуются тем же.
Широким жестом Гена представил мне стоящую рядом с ним пару девушек.
- Интересовались, нет ли у нас "Некрономикона". У тебя там не завалялся?
- Да, конечно, два. И еще один - на крыше. Самый некрономиконистый "Некрономикон" в мире.
Моя шутка возымела действие, и я был очень рад этому.
Девушки были весьма симпатичными. Я бы сказал красивыми. Особенно брюнетка, что была чуть ниже. Бледная кожа приятно контрастировала с черными волосами, а лицо, несмотря на слегка изогнутый нос, казалось лицом богини. Или, более правильно, Женщины с большой буквы. Лицу соответствовали и формы ее тела, умело подчеркнутые отлично сидевшим брючным костюмом. И хотя я не мог видеть ее скрытых под темными очками глаз, я всем своим нутром чувствовал их притягательную силу.
Вторая девушка была чуть выше и крупнее. Объективно, и красивее. Если бы меня попросили охарактеризовать ее одним словом, я бы сказал - стерва. И не ошибся бы. Будь она одна, я даже не подумал бы о продолжении разговора. Зачем терять время за совершенно беспонтовым делом. "Чтоб любить эти ножки, нужен белый "Кадиллак"", или, по меньшей мере, длинный лживый язык. При отсутствии того и другого нечего и соваться. Нет, на худой конец, роль "Кадиллака" мог бы сыграть, скажем, "Москвич", но мне от этого легче не было, вследствие отсутствия наличия у меня и оного. И вообще, я отвлекся. А между тем брюнетка заинтересовала меня изрядно. И, не хочу показаться нескромным, это было почти взаимно.
Мы познакомились. Брюнетку звали Юля, а шатенку - Лера. Наша беседа полилась в столь интересном русле, что продлилась значительно дольше, чем я мог бы рассчитывать. Девушки оказались весьма продвинутыми. Особенно брюнетка, которая была явным лидером. Кроме того, они выглядели настоящими заговорщиками, и в воздухе замаячили отголоски ночных шабашей и животрепещущих тайн. Так что мне не захотелось проходить мимо.
Как-то, само собой мы пришли к Юле в гости. Квартира была та еще. Во-первых, сразу было видно, что ее отец - археолог, а во-вторых, как-то явственно читалось отсутствие наличия сегодняшнего дня родителей.
- Родители погибли в катастрофе, - сказала она, словно угадав мои мысли. Она не уточнила, о какой именно катастрофе шла речь, и я тоже не стал этого делать, ибо разговор пошел в другом русле. Однако отпечаток таинственности, связанной с ее родителями остался надолго.
Как это обычно бывает, мне показали старые фотографии и виньетки. И тут я отметил странные года окончания школы и института. Оказалось, что Юля была значительно старше, чем это виделось на первый взгляд. А именно, ей сейчас должно было быть тридцать два, хотя внешне трудно было дать больше двадцати пяти. Кроме того, под ее фотографией на школьной виньетке красовалась надпись Х. Гонсалес.
- Мой дед по отцу был мексиканский коммунист, бывший сапатист, эмигрировавший в СССР. Мама - русская.
- У меня тоже мама - русская, отец - юрист, - сострил я.
- Юрист - это национальность? - она сделала вид, что не поняла всем известной шутки.
- Нет, юрист - это состояние души, - ответил я, и, отводя разговор в другое русло, продолжил, - Всегда уважал Эмилиано Сапату.
- Ты так хорошо знаешь мексиканскую историю?
- Не так. Но таких героев, как Сапата, Тупак-Амару не знать грех.
- Хосе Габриэль Кондорканки или Тупак-Амару был перуанец.
Мы отлично продемонстрировали друг другу знание латиноамериканской истории. Два сноба-всезнайки. Тем лучше. Юля мне нравилась, а любая общность здесь плюс.
- Конечно, а Че Гивара - кубинец. Но все они воевали за Свободу. Но не будем об этом. А кстати, Хэ - это Хулия?
- Ага, мои родители были злые люди, и назвали в честь прабабки. Я предпочитаю русскую фонему. И не надо спрашивать, почему.
Чего было спрашивать, и так все было ясно. Только очень злой человек мог назвать так в России дочь.
Потом мы еще посидели, попили чай. Втроем.

***

Возвращался домой я в приподнятом настроении. Это был новый поворот в моей жизни, которая, как я не пытался, до сих пор представляла собой череду серых и очень серых полос.

Посвящение

Так ты не видел эту книгу - на, прочти.

Она полна нездешних грез и едкого тумана.

"Сплин"

На следующий день я вновь намылился в гости к Юле. Вообще-то я не большой любитель шастать по гостям, но на сей раз у меня была клёвая отмазка: как-то невзначай Юля сказала, что я - всегда желанный гость. А этим было просто грех не воспользоваться. Тем более, что... Но, ладно, не будем пока об этом.
Момент был выбран, прямо скажу, не очень. Юля возилась на кухне и не могла прерваться. Я предложил, было, ей помощь, от которой она поспешила отказаться, погнала меня в комнату, сказав, что сейчас освободиться, и, предложив посмотреть что-нибудь в ее библиотеке. А библиотека, скажу я вам, была потрясающая. Особенно касательно подборки книг по демонологии и оккультизму. Половина из этих книг была написана на английском и латыни. А несколько - вообще на непонятных языках. Вспоминалось, что ее отец был археологом.
И тут на журнальном столике я увидел книгу, которую Юля, вероятно, читала до моего прихода, а точнее до того как начала свою затею с пирожками. Я взял ее в руки и начал пролистывать. Я не был столь уж суеверным, но когда книга оказалась у меня в руках, по всему телу пробежала передергивающая холодная волна.
Книга состояла из двух частей. Первая представляла собой бессвязный дневник, вторая - собственно рукопись, название которой было вынесено на обложку. Причем слово рукопись я употребил не случайно. И, как оказалось впоследствии, не я один. Это действительно был ротапринт рукописного текста с чередующимися графическими иллюстрациями. Иллюстрациями, не поддающимися описанию. Однако, чтобы не быть голословным, я все же попробую это сделать.
Вам когда-нибудь приходилось что-нибудь рисовать? Наверно приходилось. Хотя бы сидя на какой-нибудь нудной лекции. И может быть, вы тоже обратили внимание, что пока рисунок находится в процессе рисования, он кажется как бы живым. Но стоит на минуту отвлечься, и эта живость куда-то исчезает, и рисунок выглядит таким, каков он есть - с совершенно непохожими на задумку чертами и пропорциями, правильными, только под косым углом зрения.
Не знаю, как объясняют этот феномен психологи, и объясняют ли они его вообще, но скорее всего дело тут состоит в том, что пока рисунок создается, подсознание автора оживляет его невидимыми, но ощущаемыми (правда, к сожалению, только автором) чертами, которые потом развеиваются, ибо недостаток таланта или умения не придает им "твердой" основы в виде линий на бумаги, а наоборот рисует лишние лишенные жизни линии. Талант же настоящего художника-графика и состоит в том, чтобы эти невидимые черты, как раз и получили материальную основу в виде точных линий. И когда рисунок действительно хорош, его внутренняя жизнь передается любому смотрящему, если последний обладает хоть маломальской долей творческого мышления.
Так вот, жизнь из представших моему взору рисунков била, как извергающийся гейзер. А то, что изображали они демонов, поедающих друг друга мертвецов и прочую мерзость, производило то еще впечатление. Не сочтите меня сумасшедшим, но эти рисунки, как бы втягивали смотрящего вовнутрь.
Я быстро пролистал страницы, и напоролся на цветную вставку, выполненную в том же, так сказать, жанре, но уже в масле. От нее на меня пахнуло таким жаром, то я в ужасе захлопнул книгу. Повторюсь, что я не сумасшедший и не очень суеверный, но мне показалось, что изображенные на ней демоны вот-вот прорвут эфемерную грань глянцевой бумаги, и окажутся передо мной.
Я еще раз осторожно, открыл книгу, на этот раз на страницах дневника. И в этот момент в комнату зашла Юля. Она буквально вырвала книгу из моих рук. Единственное, что я успел прочитать, было:
"Друзья спрашивают меня, читаю ли я сам то, что пишу. Думаю, они смеются надо мной. Но правда состоит в том, что, закончив Рукопись, я так ни разу не смог заставить себя открыть ее вновь. Она живет своей жизнью, и эта жизнь ужасна. Несколько раз я пытался ее сжечь, но она сильнее меня..."
- Никогда не трогай эту книгу!! - сказала она мне.
- А что в ней такого?
- Ты наверно уже успел ощутить это на себе. Она живая.
- ???
- Это последняя книга Хармса. Написав ее, он сошел с ума.
- Судя по тому, что я успел увидеть, последнее могло произойти несколько раньше, - к месту повторил я остроту, вычитанную когда-то у Роберта Асприна.
- Может быть, - согласилась она, так что я не совсем понял, оценила ли она мою остроту или нет, - Но он был не просто сумасшедшим.
- То есть?
- Ты знаешь, как он умер?
- ???
- Его нашли разорванным на части в закрытой палате. Тело так и не удалось опознать. Кстати, все, кто решался до конца прочесть его рукопись, тоже сходили с ума. Не случайно, как видишь, сама Рукопись не набрана, а ротапринтно воспроизведена. Кстати, типография, где она печаталась, сгорела с большей частью тиража. Так что это раритетное издание.
- Да, ну, - иронично произнес я, хотя, памятуя о собственных впечатлениях, начал в это верить. - А вот цветные рисунки. Трудно поверить, что они сделаны той же рукой, что и графика.
- Ты прав. Их сделала его жена. Она тоже сошла с ума.
- Логично. А ты сама как думаешь этого избежать?
- А я читаю осторожно. И предохраняюсь, - она запнулась.
- Интересно как? - я не мог не съязвить.
Она покраснела.
- Тебе это пока не нужно. Давай лучше сменим тему.
- Ну, сменим, так сменим. А этот Хармс...
Ее выразительный взгляд надо было видеть.
- Этот Хармс, - все же продолжил я, - он - тот самый Даниил?
- Нет, что ты. Александр. Даже не однофамилец. Кстати, ты помнишь, мы спрашивали про "Некрономикон"? Так вот, многое Хармс позаимствовал именно из него. Хотя кроме этого он проработал едва ли не всю демонологическую литературу Запада.
Не знаю, насколько вторая фраза была, кстати, первой, но если она сама возвращалась к исходной теме, то мне это было интересно и подавно.
- Кстати, - вставил я, кстати, ее любимое слово, - Я много слышал об этом "Некрономиконе", но толком ничего не знаю.
- О, с этой книгой связана большая история. Ты не читал Говарда Лавкрафта?
- Нет, но видел фильмы по его произведениям.
- Значит, некоторое представление имеешь.
- Самое малое. И готов узнать больше.
- Что ж садись и слушай.
Я послушался, и опустился в кресло. Она устроилась в кресле напротив и начала свой рассказ.
Собственно рассказ был не очень длинный, и включал лишь самые общие сведения об этой книге мертвых имен и ее авторе Аль-Хазрете, якобы сумевшем заглянуть за грань и узреть мир существующий вне. Пользуясь этим, он написал историю о Тех, кто был до, и Тех, кто придет после, а также рекомендации практической магии, пользуясь которой можно проникать в другие пространства и оживлять мертвецов. Простите за сумбур, но я как мог, выразил свое тогдашнее понимание того вопроса. Тем более, что я совершенно не мог сосредоточиться на рассказе, с жадностью созерцая соблазнительные изгибы Юлиного тела. Но это уже другой разговор. Тем более, что дальше оного дело не шло. А жаль.
Главное же, что я узнал, было то, что Юля и компания действительно являются последователями Аль-Хозрета и Хармса. И мне было предложено к ним присоединиться. Предложено пока одной Юлей, но компания вот-вот должна была подтянуться. Конечно же, я с радостью согласился.
И как только я торжественно объявил о своем согласии, намереваясь подтвердить его дружеским, но все же поцелуем, который в принципе мог бы иметь еще какое значение для дальнейшего развития отношений, как зазвонил обломистый звонок. В дверях стояли уже известная вам Лера, Стас - большой белый качок лет двадцати пяти, и Лаврик, о котором я сразу высказался про себя словами В. Высоцкого: "кстати, вашего соседа забирают, негодяя, потому что он на Берию похож". Он действительно настолько походил на своего знаменитого тезку, что я бы его в компанию точно не принял бы. Вот так посмотрел бы, и не принял бы. Шутка, конечно. Но, как известно, в каждой шутке есть доля... шутки. А остальное - правда. Кстати говоря, Лере и, особенно, Стасу Лаврик тоже явно не нравился. Как, впрочем, и я. Будучи слишком большим, слишком блондинистым, и слишком смазливым, Стас с плохо скрываемым презрением относился ко всем, кому повезло меньше. Особенно, если у них был более горбатый нос, более темная кожа, более темные и более вьющиеся волосы. А если к этому добавить, что я еще и не совсем выговаривал самую невыговариваемую букву русского алфавита, то со мной с его стороны было все ясно. С Лавриком тоже. Но девчонки были от него без ума, и потому его место в компании было всегда забронировано. Еще через четверть часа притопал Артур.
Все вышеперечисленные товарищи сначала с недоверием поглядывали на меня. Но Юлин авторитет не полежал сомнению, и, таким образом, я тут же стал полноправным членом этой компании.
О, за этот вечер я узнал больше, чем, пожалуй, за предыдущий месяц. Я принес с собой свежие уши, и каждый любитель поговорить, к коим относились Юля, и Лаврик, и Артур поспешили этим воспользоваться.
А потом пришел Денис. Этого субъекта надо было видеть! Одетый черт знает как, с крестом на груди и горящими глазами. Честно говоря, я не совсем понял, что он-то делал в этой компании. И, как оказалось, ни один я. Когда-то он так же как и я упал на хвост Юли и Лаврика, и с того времени люди просто не знали, как от него избавиться. Будучи на редкость нудным типом, да еще и приверженцем одной из новоявленных протестантских сект, он пытался обратить эту компанию в свою веру. Сначала это всех забавляло. Потом перестало. А так как сегодня я был новеньким, все его ораторское искусство вылилось на меня. Но, к счастью, я уже имел опыт разговора с подобного рода людьми, и просто включил автосброс, стараясь не спорить. В этой связи он оценил меня, как лучшего из присутствующих, и сказал, что мне надо обязательно обратиться к Богу. Я с самым серьезным видом ответил, что обязательно подумаю над этим предложением.
Но между тем, остаток вечера был безнадежно испорчен. И чтобы не досаждать Юле, все мы собрались по хатам, уводя с собой и Дениса.
Стас сразу пошел провожать Леру. Вообще-то декларируемое отсутствие у них отношений весьма плохо ими скрывалось. Лаврик двинул в свой пятый поселок. Ну а нам с Артуром было по пути в центр. Оба мы были убежденными пешеходами. Так что за время возвращения домой, он успел немало дорассказывать относительно того, что я не успел узнать у Юли. Что-что, а говорить он любил! Но объективности ради, скажу, что он оказался весьма интересным субъектом. Он был года на четыре меня старше. И, таким образом, университет не освободил его от армии. А, будучи человеком везучим, он попал в самое пекло Афгана. И сейчас помимо черной магии был помешен на Выживании, как смысле жизни. Вместе с тем у него был весьма интересный философский подход к жизни, делающий его самостильной звездой, чего никак нельзя было сказать, например, о Лере или о Стасе.

***

С этого дня меня начали вводить в круг дел. Книга Хармса мне больше не попадалась, и впечатление от нее постепенно улеглось. В остальном же все это выглядело игрой так и не выросших детей. Хотя происшедшее через неделю событие не только заставило меня пересмотреть свое отношение ко всему этому, но и просто радикально перевернуло всю мою жизнь. Чуть не сказал оставшуюся.

Сеанс

Позовет голодных духов

Их собой кормить-поить.

"Аквариум"

И вот долгожданный час пробил. Когда я пришел, на полу уже была выложена пентаграмма, с черными свечами на лучах. На столе лежала Рукопись, которую из-за длинного и немного несуразного названия никто по другому не называл.
- Это явно не от твоих индейских родственников, - сказал я Юле, указывая на звезду.
- Мы пользуемся всем, что выработало человечество, - просто ответила она. - Хармс тоже не был индейцем.
- Да, уж, - подтвердил Стас.
Трубка пошла кругу. И по мере того, как мы вдыхали ее сладковатый дым наши органы чувств все более и более обострялись. Тихая музыка теперь отдавалась ритмом по всему телу, как будто подчинив себе протекающие в нем процессы.
- Оно сделано по древнему рецепту, - сказала Юля. - И содержит глюкоген, получаемый из одного южноамериканского кактуса.
- Пейота, - подсказал я, вновь блеснув эрудицией.
Когда все дошли до нужной кондиции, Лера выпила какое-то снадобье и легла на диван, мы же впятером стали каждый на один из лучей пентаграммы, как это сказала Юля. Роль Леры заключалось в том, чтобы впасть в транс, и тем самым обеспечить своим внутренним миром наш вход в мир духов. Мы же должны были открыть врата с этой стороны.
Юля начала читать заклинанья. Звучали они необычно и, прямо скажу, страшно. Половина гласных произносилась на вдохе, что придавало речи дополнительной странности. Остальным участникам следовало хором повторять одну мантру при взмахе ее руки. Я бы привел ее здесь, но думаю, что не стоит этого делать. Для вашего же блага.
И вот воздух над пентаграммой странно заколыхался, и комната озарилась неясным красноватым светом, источник которого я не мог определить. Постепенно пространство над пентаграммой потеряло прозрачность, но зато в нем начали просматриваться тени, явно чуждые окружающему нас миру. Они наводили леденящий ужас, но вместе с тем все более и более проявляясь, манили к себе, как бездна пропасти манит смотрящего в нее.
Вскоре среди теней появились ясные антропоморфные очертания. Я внимательно вгляделся в их лица и уловил несомненное сходство с лицом нашей предводительницы. Судя по всему, это были ее родители.
-?Bonas dМas, padre! - обратилась она к мужчине, полностью подтвердив мои догадки.
- Здравствуй, дочка, - ответил он ей. Его слова будто бы напрямую отпечатывались в мозгу, минуя органы чувств.
Они протянули друг другу руки, но в момент касания все резко изменилось. На секунду мне показалось, что все закончилось, но лишь на секунду. Отец Хулии исчез, и мы находились в той же комнате, но комната была уже не той, в которой мы начали свой сеанс. И мы были уже не те. Все вокруг было ярко и неестественно, как в мультипликационном кино. Причем разные вещи изменились по-разному, а некоторые исчезли вообще. В том числе диван, на котором спала Лера, теперь был пуст. Когда она успела исчезнуть?
- Где это мы? - медленно произнес Стас.
- Насколько я понял, внутри сознания Леры, - отозвался Артур, указуя глазами на пустой диван.
- Я бы сказала, не совсем так, - немного раздражающим нравоучительным голосом промолвила Юля. - С одной стороны - это действительно внутренний мир Леры, но в отличие от нашего основного мира, он менее замкнут, и раскрывает ворота в доселе недоступные для нас измерения.
- Но эти ворота особенные, - продолжил Артур, - И основная их особенность заключается в том, что их нет. То есть, они как бы проникающие. В данном случае мы находимся сразу в двух мирах.
- Ты прав, что сразу в... Но не двух, а во многих. Прорвав хрупкую грань одного из них, мы находимся на рубеже бесконечности. Но все же связаны с Лерой. Ибо без нее, как медиума, нам едва ли удалось найти дорогу ни сюда, ни обратно.
- Кстати о дороге, - наконец вставил свое слово я, - Как мы собираемся возвращаться?
- А мы еще не собираемся, - отозвался Стас. - Мы ведь только начали!

По ту сторону

Я увидел чертягу и погнался за ним,

Ну а он уходил в непроглядную даль,

Там где нету огня, а один только дым,

Хотя кто-то твердил, что там должен быть рай.

"Лепрекон"

- Вот оно Лимбо, - сказала Юля, когда мы вышли из дома.
- Почему Лимбо? - спросил я.
- Преддверие. Измерение, смежное с нашим миром. Именно через него большинство экстрасенсов и медиумов могут видеть незримое. Теперь же мы находимся в нем в чистом виде.
- Не совсем, - встрял Артур, - Мы все же в немалой степени находимся в сознании Леры.
- Его мы уже практически покинули.
Они еще довольно долго спорили по этому поводу, но для меня, как для самого непосвященного это все была китайская грамота.
Мы долго бродили по нашему городу как зачарованные. Все было так и не так. Часть вещей нашего мира присутствовало, часть отсутствовала. То же можно сказать и о живых обитателях. Некоторые люди были видны невооруженным взглядом, но явно не все. И все было окрашено в какие-то странные нездешние цвета. Я не когда не забуду черный цвет Солнца этого мира.
Хорошей чертой Лимбо оказалось то, что, перемещаясь по нему, мы совершали то же путешествие и по нашему миру, оставаясь незримыми для оставшихся там. И мы двинулись в это авантюрное путешествие.
- Кстати, Юля, а куда девался твой отец? - вспомнил вдруг я.
- Не упоминай лукавого, - отозвался Стас, за то удостоился злого взгляда со стороны Юли.
Но как бы то ни было, но фактом осталось, то, что буквально сразу после этих слов ее отец появился вновь. С ним были еще двое человек, судя по чертам лица, явно латиносов.
- Где мама? - спросила Юля опять по-испански.
- Она не смогла прибыть. Для умерших есть свои ограничения, как и для живых, - ответил он странным, немного дребезжащим голосом, но по-русски, - Не стоит, дочка, разговаривать на языке, который неизвестен твоим спутникам. - Тут он внимательно посмотрел на меня, - По крайней мере, большей их части.
Ввиду того, что я действительно знал несколько наиболее употребительных слов на разных языках, и умел делать при этом умный вид, меня часто принимали за полиглота. Хорошо еще, что не за шпиона!
Дальше мы двинулись одной большой компанией, в которой Эмилиано, отец Юли, занял место бесспорного лидера. Он много рассказывал про устройство этой части мира, доселе нам недоступной, и мы слушали его с большим интересом. Видимо талант рассказчика Юля унаследовала от него. Но в данном случае она полностью ушла в тень отца.
И все было бы просто замечательно, если бы не появившееся у меня чувство тревоги. Не знаю с чего и как оно появилось, но я все больше ощущал, что что-то тут не так. Особенно, после того, как во время очередного привала Эмилиано с Юлей ненадолго отлучились, мотивируя это необходимостью разведать дальнейший путь. Когда я предложил пойти с ними, Юля ответила, что у меня еще слишком мало знаний для ориентации в этом мире. Явно было видно, что им надо поговорить.

***

Между тем мы дошли до некоторого места, которое можно было бы назвать порталом или воротами. Это было подобие круга друидов, воздух над которым обладал странными оптическими свойствами. Эмилиано вошел туда и вышел. Юля попыталась последовать за ним, но что-то ее не пускало.
- Видимо туда нет хода живым? - спросила она отца.
- Мы можем пройти дальше с помощью этой книги, - сказал он, указуя на Рукопись.
Действительно, там содержались заклинания, и на этот случай. Мы довольно долго их учили, после чего, встав в пентаграмму, провели ритуал. И произошло чудо. Причем не там, где мы его ожидали. А ожидали мы, естественно, изменение состояния этого друидского круга. Но изменилось все, кроме как раз него. Теперь мы были уже не в Лимбо. Мы оказались в каком-то чудесном мире, сверкающим самым заманчивым цветом - цветом золота.
- Вот оно Эльдорадо, - вырвалось у Стаса.
- Ха, в царстве Смерти средь химер
Лежат земные чада,
Кому по гроб хватило троп
В пещеры Эльдорадо, - вспомнил я слова Эдгара По.
- Очень верно подмечено, - отозвался Эмилиано, - теперь вы гости в нашем мире. А нам нужны живые гости. Очень нужны.
- Не совсем понял, - переспросил Стас.
- Это недобрый мир, - ответил ему Эмилиано, срывая со своего лица кожу.
Вы когда-нибудь видели, как человек, стоящий напротив вас, срывает с лица кожу? Наверно только в кино. Но в кино - это одно, а жизнь, она представляет собой совсем другую разницу.
Наши новые знакомые в единый миг обернулись демонами, виденными когда-то нами в небезызвестной Рукописи, и Юля оказалась среди них. Вот, оказывается, о чем они шептались с папочкой!
Но, не растерявшись, Артур бросил прямо в Эмилиано какой-то амулет, в результате чего началось нечто напоминающее коллапс, сопровождающийся открытием проходов к неизвестные направления. В рядах противника произошло замешательство, но, тем не менее, сила оставалось на их стороне. Единственным спасением было бежать в разные стороны, дабы предоставить им задачу погони за двумя зайцами, которая, как известно, обычно приводит к неудаче по обоим направлениям. И мы автоматически разделились на две подкоманды: с одной стороны я и Артур, в другой Стас и Лаврик. Произошло это само собой, без каких бы то ни было оговорок. И, как я думаю, это произошло не случайно. Действительно, в этой четверке только работая в паре с Артуром можно было считать спину более или менее защищенной. Ни Лаврик, ни, тем более Стас, таким достоинством не обладали. Так что и со стороны Артура, выбор был не худшим.
Да, еще, убегая, я вырвал рукопись из рук Юли. Как оказалось впоследствии, это было лучшим, что я мог тогда сделать.

***

Кстати говоря, больше всего в этой ситуации меня поразило то, что основным чувством, владевшим сейчас моим сознанием, было удивление. Я никак не мог представить, что наш основной персонаж, наш проводник, наша единственная, и, таким образом, бесспорно красивейшая женщина могла оказаться первой жертвой. Хотя какой там жертвой! Первым ренегатом-предателем. Но в любом случае демоны захомутали ее первой.

***

Между тем мы с Артуром оказались в самом пекле Ада, и нам предстояло искать дорогу обратно.
- Интересно, как там Стас с Лавриком, - спросил я Артура. Надо же, право, было о чем-то разговаривать.
- Не думаю, что им сейчас хуже, чем нам. Правда, с одной стороны, у нас есть Рукопись, которая уже стала нам ключом в этот мир, и может стать ключом обратно.
- Надо будет найти нужные заклинания? Но ведь нас уже не пятеро?
- Можно использовать Рукопись, как таковую. Особенно, если демоны нагрянут.
- Это по башке, что ли, стукнуть? - резонно спросил я, вспоминая одну из шуток про новых русских.
- Нет, картинки показать. Ты обратил внимание, что они живые?
- В первый же день.
- Вот-вот. Хармс был настоящий талант. А его жена - просто гений. Здесь эти картинки могут непосредственно стать вратами. Правда, не туда, куда нам надо, но туда вполне можно отправить демонов.
- Кстати, а как ты думаешь, зачем мы были нужны Эмильяно?
- Я не думаешь, я знаешь, - ответил Артур голосом ни то братьев-пилотов, ни то Шерлока Холмса. - Мы вошли сюда живыми, то есть непосредственно связаны с нашим миром. Вообще-то это, конечно, неправильно говорить "с нашим миром". Мир един и многомерен, но так лучше понятно. А суть в том, что у нас сейчас есть и душа и плоть. И это весьма лакомый кусок, для демонов, лишенных плоти нашего мира. Так что они сейчас будут нас ловить. И не только сейчас. Вообще, я подозреваю, что, раскачав хрупкую границу, отделяющую наш мир от прочих, мы можем пустить их сюда, то есть туда.
- Серьезно?!
- Да. Хармс почти что сделал это. Но нам пока главное выбраться отсюда.
- А, как думаешь, Стас с Лавриком, - я не успел закончить мысль, когда он перебил меня.
- Стас, этот прощелыга, выбрал наилучшее направление для отступления. Если это место можно сравнить с Адом, то место, где должны были оказались они, скорее можно назвать просто Междумирьем. Там им не придется сталкиваться с демонами, а с багажом Стаса, я думаю, он вполне выкрутится. Да и Лаврик тоже. Если только не очень доверится Стасу. Хотя с другой стороны они оба друг друга стоят.
- Значит, Стасу и Лаврику не придется сталкиваться с демонами, а нам?
Кажется, у меня прорезался дар накликивать беду!!! Но на этот раз все обошлось практически без боя. Рукопись, открытая нами на нужной странице просто втянула налетевших невесть откуда сущностей в себя, то есть, вернув их на историческую родину.
Мы же продолжили нашу беседу, выступающую для Артура фоном к основному занятию - поиску в Рукописи нужного ритуала.
- То, что мы видим, и то, что есть на самом деле - суть разные вещи. Но между ними имеется определенное соответствие, которое и дает нам возможность жить, то есть производить в окружающем мире некоторые движения, благотворные для нашего существования. Я ясно излагаю?
- Вполне.
- Так вот, когда реальность меняется радикально, наше восприятие пытается адекватно отразить эти изменения при помощи имеющихся средств. Однако ввиду радикальности изменения, без определенных искажений это невозможно. Таким образом, все, что происходит здесь, нам кажется вполне реалистичным, но несколько искаженным, так сказать, сюрреалистичным. Кстати говоря, не исключено, что все мы видим этот мир совершенно по-разному. В силу этого и различие вкусов.
- Гм. Вполне резонно. А особо одаренные видят и наш мир сюрреалистично.
- И даже абстрактно, - он улыбнулся, - Но не надо путать их с Остапами Бендерами.
- Однозначно.
Потом мы долго молчали. Я не хотел мешать Артуру пустыми разговорами, и старался запомнить все, что сам успевал рассмотреть в Рукописи. Молчание было зловещим, и Артур прервал его сам.
- Обидно, все-таки, оказаться преданными!
- Да, с Эмилиано то все ясно, - поддержал его мысль я. - Он просто нас использовал. Но Юля!
- И она тоже. Просто ты успел запасть на нее.
- Может быть... Но все же. Мы в ответе за тех, кого приручили, а она...
- Вот нашел! - перебил меня он, указуя на один из разделов.
И действительно, там описывалось, как вызвать разрыв внешнего мира, открыв врата в миры иные. Это, в принципе, могло привести нас домой. Но получилось как всегда...
Разверзшаяся твердь раскидала нас по разные стороны, и теперь каждый должен был искать дорогу назад в одиночку. И у каждого из нас оставались шансы: у меня была Рукопись, Артур же знал на память достаточно заклинаний, чтобы иметь шансы выжить. Или не выжить.
Итак, пролетев сквозь переливающиеся неземными красками огни, я вновь всем телом шлепнулся о твердую песчаную землю. В своем мире, я бы точно убился бы насмерть. Но здесь вероятно физические законы были более мягкими, если можно так выразиться.
Вообще-то Артур был в намного лучшем чем я положении, ибо неумелое обращение с Рукописью могло закончиться одному Богу известно чем. Так оно и вышло. Попытавшись совершить один из обрядов открытия прохода, я сотворил такое, о чем даже сейчас страшно вспомнить.
Мое сознание как бы перетекло из головы в область сердца, и я почувствовал, что задыхаюсь в тесной клетке внутри себя. Эта клетка сжимала меня, причиняя нестерпимую боль. И собственными руками я разорвал кожу на своей груди, после чего, пробив ребра, сумел высунуть оттуда свою новую голову, а затем и вылез весь. Это трудно, даже невозможно описать словами, и никому не пожелаю пройти через это.
Наконец я освободился. Но боль не ушла. Я был похож на демона с картин жены Хармса. Я дотронулся рукой до головы. На ней были маленькие рожки.
И голод, этот адский голод, он взывал к своему утолению. Но передо мною простиралась бескрайняя пустыня. Инстинктивно я хватал воздух перед собой, чувствуя, что это может чем-то помочь мне. И действительно, пространство передо мною заколыхалось, раскрывая, выражаясь фэнтезийно-компьютерным языком, портал в другой мир. Я не знал какой это мир, но я хотел есть, и не колеблясь двинулся сквозь него.
Это было не наше измерение, хотя попади я в него ночью, но наверняка бы решил бы, что просто оказался в каком-то центрально-европейском старом городе, с его черепичными крышами, и похожими на декорации домиками. Но цветовая гамма, с особенно бросавшимся в глаза оранжевым небом не оставляло на сей счет никаких сомнений.
Какие-то существа, очень похожие на людей, мирно беседовали возле одного из этих домиков. Увидев меня, они пришли в ужас. И было отчего. Я уже говорил о мучившем меня голоде.
Я не буду рассказывать, как это было. Видит Бог, я этого не хотел. Но... Я был очень голоден.
По мере утоления голода я вновь оброс недостающей плотью и снова стал человеком. Я провел рукой по голове. Рожки тоже исчезли.
И вот я стоял в один человек, весь в крови, в чужом мире, в чужой комнате, по которой было разбросано то, что осталось от ее хозяев. Я осмотрелся. Положение было, хуже не придумаешь. Я не знал обычаев этого мира, но едва ли кушать его обитателей там поощрялось талонами в профилакторий и бесплатным молоком за вредность. Отсюда явно надо было линять. И, естественно, не в костюме Адама, в коем я, опять-таки, естественно, сейчас пребывал. Даже Рукопись осталась там, в Аду.
Я быстро осмотрелся. Как мог, стер с себя кровь, и быстро вывернув шкафы нашел несколько подходящих для себя вещей. Хуже было с обувью. Их размеры были безнадежно малы, и мне пришлось ограничиться тапочками.
Когда я вышел на улицу, к дому бежала толпа вооруженных чем попало людей. Они окружали меня со всех сторон. Ситуация была, выражаясь шахматистской терминологией, матовая.
Но к их чести, надо сказать, что обошлись они со мной на редкость гуманно. Меня даже не стали бить, что было бы логично, а лишь связали, и препроводили в темницу. Принесли даже ужин. Я долго сомневался, кушать его или нет. Ведь я был в другом мире, где физическое строение органических молекул могло войти в конфликт с моим собственным строением. Так я межевался несколько минут, пока не вспомнил, что в этом мире я уже кушал ...
То, что задумали мои новые друзья, я узнал на следующее утро, когда, был разбужен грубым пинком, и препровожден на центральную площадь города, на которой уже возвышался костер. Вы правильно поняли, он был сооружен для меня.
Я бешено попытался вспомнить заклинания, с помощью которых я открыл этот портал, и, как это не странно, мне это удалось.
И когда первые языки огня коснулись моего тела, я сумел произнести нужные слова, запустившие что-то в этом чудовищном механизме многомерного бытия, так что, вырвавшись из сковывающих меня цепей, я полетел по красному пульсирующему туннелю, несущему меня в полную неизвестность.

***

Мне могут задать вопрос: "Чему учит эта повесть, наполненная всеми этими ужасами и мерзостями?" Отвечу. Я не ставил такой цели, учить чему-то, а просто рассказывал свою историю. Может быть, кто-то на моем месте поступил бы и лучше. Что ж, я - далеко не идеален. Но не спешите с поспешными выводами. Ибо сказано в Писании: "Не судите, да не судимы будете". И просто подумайте, как это легко, сидя на мягком диване сыпать обвинения. И совсем другое, самому оказаться на грани выживания. А мир, что лежит по ту сторону, когда пробьет его час, не будет вас спрашивать, хотите ли вы его принять, или нет.

***

Наконец туннель закончился. Это была еще не твердая земля, но уже не та Преисподняя, из которой мне только что удалось вырваться. Я узнал это место, несмотря на то, что оно было донельзя искажено в этом субпространстве. Я вновь был почти в родном городе. Лимбо. Этим словом все было сказано.
Совсем неподалеку должен был быть выход. И шел я к нему один. Настало время вспомнить все и оценить.
Теперь я знал, что в действительности значило выйти из себя и пройти сквозь. Теперь окружающий мир стал и моей частью. Он уже не был таким прохладным.
Но я долго не мог отойти от содеянного. Сцена пожирания себеподобных так и стояла перед внутренним взором, но я выдержал и это. Для самого себя у меня была клевая отмазка: я действовал, исключительно повинуясь самому сильному инстинкту - инстинкту самосохранения. Но действовала она плохо.
Дело в том, что есть люди, с которых все, как с гуся вода, а есть по натуре самоеды. Так вот, я всегда относился к последним. И сколько я не пытался перестроиться, изжив из себя это вредное в эпоху рыночных отношений качество, все было тщетно.
Однако, надо было искать дорогу домой. И каково было мое удивление, когда уже совсем близко нашей отправной точки, то есть проекции в Лимбо Юлиной квартиры, я встретил Стаса. Трудно описать, как я обрадовался этой встрече. Каким бы сукиным сыном он не был, он все же был из нашего мира.
Он рассказал мне историю их злоключений. Если мы с Артуром были заброшены в самое пекло, то эти два гаврика сразу оказались у переправы ведущей обратно в Лимбо. Но лодочник, сославшись на полное отсутствие сил, наотрез отказался грести, предлагая лишь взять весла. Лаврику не повезло. Это были те весло, что намертво прирастают к рукам гребущего.
- И где же он теперь? - спросил я Стаса.
- Теперь он лодочник.
- И ты оставил его там?
- Конечно. Если честно, он был редкостным мерзавцем.
Кто бы говорил! Но такова жизнь. Я еще раз мысленно поблагодарил судьбу, что она послала мне в напарники не этого негодяя. Хотя и не мог точно сказать, где сейчас Артур, но одно я знал точно: мы прикрывали друг друга пока это было в наших силах. Я рассказал Стасу о своих приключениях. Как мы с Артуром отбивались от демонов, как нас раскидало по разные стороны от пролома, как я попал в какой-то из иных миров, и как меня там, приняв за демона, сжигали на костре. Единственно, чего я посчитал лишним в этом рассказе, так это мое прохождение сквозь себя, и последующую трапезу. Я чувствовал, что сие значило много, но еще не знал что именно. Этому же субъекту я доверял не очень уж шибко, и потому не стал вводить его в курс дела.
- Интересно, этот мир, в котором я находился, как оценить его место дислокации относительно нашего мира.
Как физика, меня вполне серьезно интересовал этот вопрос. Стас тоже в принципе был физиком, и потому с ним это можно было вполне серьезно обсудить.
- Я думаю, переходя в другое измерение, мы перестаем оставаться в пределах выполнимости евклидовой геометрии. Может быть место, там, где ты был, и достижимо на звездолете, а может быть, и нет. Но насколько я тебя понял, это, если не наш мир, то весьма похожий.
И тут нам предстояло очередной раз удивиться. К нам подошла Лера.
- Как ты здесь очутилась? - спросили мы почти хором. - Ты ведь должна была прикрывать наш отход с той стороны.
- Должна... Но только какая-то сволочь захватив в себя часть моего мира, вызвала его свертку, и я оказалась здесь. Кстати самым поганым здесь является то, что мое тело осталось там, в нашем мире и теперь контролируется черт знает кем!
- Вот ведь! - изображая недоумение, вставил я, и, стараясь прояснить свои смутные догадки, спросил. - А, кстати, как это кто-то мог присвоить себе часть твоего мира?
- Это могло быть при проходе через себя.
Теперь я, кажется, вполне понимал, что произошло, и кто был той сволочью, что втянула ее сюда, но я не стал делиться с ними своими соображениями. Не стал и все тут! Вместо этого я начал выспрашивать ее некоторые технические подробности, строя из себя полного идиота.
***

То, что теперь я был вместе с этой сладкой парочкой, навело меня на печальные выводы относительно моего положения дел. Помните мои рассуждения о том, что обычно в конце любого фильма ужасов остаются двое - самый симпатичный парень и самая симпатичная девушка. Как видите, для меня в этой типичнейшей схеме места не оставалось. Роль же автора тоже не прокатывала, ибо в этой компании я был наименее подкованным во всей этой чертовщине товарищем. Тогда я даже не представлял себе, как близко к истине лежали эти мои рассуждения.

Марыська

Ты меня никогда не забудешь,

Ты меня никогда не увидишь.

"Юнона и Авось"

Итак, теперь мы втроем решали вопрос, как нам отсюда выбраться. Первым пришло на ум сделать пентаграмму. Худо-бедно, но заклинания для открывания портала таким способом мы бы восстановили. Однако для этого у нас не хватало еще двух участников.
- А что, если попробовать вывернуть твой мир наружу, - предложил Лере Стас. - Тогда все мы окажемся на Земле.
- А это не опасно? Для Леры? - уточнил я.
- Ну, вообще-то, безопасно нет ничего, но здесь есть одна проблема. Извини, Фидель, - и она прошептала что-то на ухо Стасу.
Тот хранил беспристрастность. Ох уж не нравились мне эти перешептывания! Однако Лера заверила, что здесь дело пикантное, и меня не касается.
Не очень-то я ей верил. Но... Что мне оставалось делать?!
Лера легла, обхватив голову руками, и читая какую-то абракадабру. И тут мир вокруг нас стал искривляться и скручиваться в причудливую игру огня, красок и плоти, из которого все ближе и ближе маячили создания Преисподни. Впереди, далеко обгоняя всех, неслась огромная черная кошка. Нет, конечно, когда я говорю кошка, не следует думать, что это действительно была кошка. На самом деле это была далеко не кошка даже по внешнему виду, не говоря о размерах, по которым ее можно было бы сравнить разве что с китом. Но все же более всего она походила именно на кошку.
Тут Лера вскочила на ноги. Глаза ее дико блестели.
- Пришло время принести жертву, - сказала она и посмотрела на Стаса, а потом на меня.
Едва ли стоит говорить, что на нас она смотрела по-разному. В один миг я понял все. Где уж нам уж до этого Аполлона. После короткой схватки я полетел в сворачивающийся мир навстречу приближающемуся адскому созданию.
Говорят, что перед глазами умирающего пролетает вся его жизнь. Наверно, это правда. И теперь я лечу навстречу кисе, и прошлая жизнь яркими картинами летит у меня в голове. Вот и последние несколько дней. Новые сумасшедшие друзья. Теперь моя кровь должна стать их пропуском в рай, то есть из ада, то есть, ну, в общем, вы меня поняли. Вот киска уже настигает меня... И тут случается нечто. Вместо того, чтобы сожрать меня, или, по меньшей мере, разорвать, ловким движением она закидывает меня на спину и бежит прямо на эту сладкую парочку.
Стас был удивлен не меньше меня. Но куда меньше обрадован. Это тормознутое изумление на оторванной голове я наверно буду помнить всю жизнь.
Но как быстро сориентировалась Лера! Но к ее сожалению, я совсем не управлял своим новым транспортным средством. А ему она совсем не нравилась. Настолько, что следующее движением могучей лапы раскроило эту хорошенькую головку.
Все-таки мы находились в измерении Леры, и ее смерть детонировала его коллапс, распахнув настежь долгожданный проход на Землю, начавший призрачно маячить со смертью Стаса. Теперь же он фонтаном вырвался из ее расколотой головы.
Предатели были наказаны. Я гнал прочь мысли о жалости. Но зачем же эта адская кошка мне помогла? Как раз когда я задал себе этот вопрос, моя спасительница легла, и я смог спокойно спешится. Она повернула ко мне свою ужасную морду. Она была до боли знакомой. Эти оловянные ошарашенные глаза и огромные уши, похожие на уши летучей мыши. Ну, конечно же...
- Марыська! - крикнул я, и она радостно замотала головой.
Моя кошка. Самая глупая кошка на свете, как я любил называть ее в далеком детстве. Существо, которое я когда-то предал. Как это не печально. Когда у сестры обнаружили аллергию на кошек, старший брат отнес ее куда-то очень далеко. И я не сделал ничего, чтобы вернуть ее. Никогда потом не мог себе этого простить. Марыська скорее всего не могла бы выжить на улице. В общем-то, она не была глупой, но ее нервная система была не совсем в порядке, или, точнее, совсем не в порядке. Она постоянно царапалась, кусалась, носилась по дому, не хотела привыкать к своему туалету. В общем, создавала всевозможные (да, именно, все возможные) трудности. Но она была наша кошка. А, как говорил Антуан де Сент-Экзюпери, мы в ответе за тех, кого приручили.
Но теперь реальностью было то, что именно Марыська пришла мне на помощь в самый трудный момент моей жизни. Как мне хотелось с ней поговорить. Что сталось с ней в прошлой жизни? Что сделало этим исчадием ада? У меня была тысяча вопросов. Но она не могла на них ответить. Я погладил ее по голове. Раздался рокот раздолбанного компрессора - она замурлыкала. Она редко мурлыкала раньше,
- Теперь ты пойдешь со мной, - спросил я ее, указывая на открывшиеся врата.
Она отрицательно помотала головой. Да и что могло делать такое чудовище на земле. Правда, нам совсем не обязательно было идти прямо на землю, можно было опять пробиться в Лимбо. Но может быть...
- Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Постоянные предательства не могли ни забросить зерна сомнений в бескорыстную помощь даже старых друзей. Особенно преданных. Но я ошибся. Марыська действительно не могла говорить, но мощный мысленный импульс ее сознания вмиг объяснил мне все. Она все понимала, не держала на меня зла и ничего от меня не хотела. Да мы ничем и не могли бы друг другу помочь. Слишком разным мирам мы принадлежали. Мы не могли быть союзниками. Но мы могли и не быть врагами. В бескрайних просторах измерений было место нам обоим. Желательно подальше друг от друга. Я еще раз погладил свою киску, и мысленно пообещав ей счастливой охоты, прыгнул в зияющие врата. И вовремя, потому что другие демоны были уже близко.
На выходе я оказался в палате нервного отделения. Запах свежезабитой плоти и шум за стеной ударили по моим органам чувств. Лера лежала в луже крови, а ее мозги растеклись по стене. Остекленелые глаза смотрели в никуда, затаив в себе последний ужас, а красивые каштановые волосы веером разлетелись по подушке. Она была все также красива. Стерва... Разорванное тело Стаса лежало рядом и продолжало агонизировать, и, хотя я понимаю, что это невозможно, на мгновение мне показалось, что взгляд его оторванной головы оставался осмысленным. Вообще все, что происходило на земле, и что вы сейчас читаете происходило какое-то мгновение, или на худой конец, несколько мгновений, за которые надо было успеть сделать ноги.
Дверь была распахнута настежь. По коридору бежали врачи, санитары, больные.
В один момент я оценил ситуацию. Когда голова Леры буквально взорвалась, ее соседка по палате выскочила звать на помощь. Так как она психическая, сначала ей никто не поверил, но сейчас начнется что-то. А за кого, интересно, примут меня?! Хотя, это-то как раз было совсем не интересно. Ситуация была до боли знакомой.
Я окинул комнату взглядом. На стене висел сизый халат.

Больница

Метель, удар в лицо. Молчит городовой.

Наверно оттого, что он с пробитой головой.

"Сплин"

Вбежавшие люди просто оттеснили меня в сторону, видимо принимая за одного из психов, успевших к месту чуть раньше. Я ссутулился, скрючился и бормотал что-то невнятное, дабы не разочаровывать их святого неведения на мой счет, хотя понимал, что мой заросший и изрядно потрепанный вид не способствует хорошей маскировке даже в психбольнице. Благо еще, что открывшаяся картина захватывала значительно сильнее моей скромной персоны. Тихой сапой я просочился к двери и тихо побрел по коридору. Теперь главное было выбраться наружу.
Я чувствовал, что силы постепенно возвращаются. Пребывание в родном мире благоприятно действовало на первичную часть моего тела, и постепенно дух возвращал контроль и над его юным и пока еще хилым продолжением. Я уже видел ауры и игру искривленного пространства. Я уже даже мог включиться в эту игру. Но чтобы уйти по дороге демонов, мне нужны были силы. Силы, которые могло дать только время. Время для спокойной медитации. Конечно, сумасшедший дом - не самое лучшее место, но оно значительно больше подходило мне, чем камера. Поэтому я решил рассказать следователю правду. Почти... На всякий случай я немного симулировал амнезию по поводу своего прошлого.
- Так, что здесь произошло, - спросил следователь, после безуспешной попытки узнать мое имя.
- Леру и Стаса убила большая черная кошка, пока мы находились у нее в сознании. Когда это случилось, ее оставшееся здесь физическая оболочка разорвалась, и мы со Стасом оказались выброшенными из нее, как Иона из чрева кита.
Не знаю причем здесь Иона, но это вылетело само собой, и, как мне кажется, вполне соответствовало выдаваемому образу.
- Значит, потерпевшую звали Лера, а сообщника Стас?
- Он был не моим, а ее сообщником. Они хотели принести меня в жертву, а Большая Черная Кошка принесла в жертву их.
Я широко улыбнулся-
- Кто такая большая черная кошка?
- Большая черная кошка, - я перешел на доверительный шепот, - это большая черная кошка. Порождение Преисподни.
- И как вы к этому относитесь?
- А как я к этому должен относиться? А, я забыл, вопросы здесь задаете вы.
- Мы - не в кино. Отвечайте по существу.
- Тогда, хреново. Извините.
- Так как ваше имя?
Это был настолько избитый прием, что я, стараясь не подавлять эмоций, разразился истерическим смехом.
- Если бы я мог вспомнить! Вы что мне не верите? Это же демоны. Они заблокировали. Мне память. Они среди нас! Легионы демонов! А-а-а!
Лучше бы я этого не говорил. Мой спектакль, довольно хреновый, если честно, спектакль едва ли убедил опера, но вот сопровождающий его эмоциональный порыв вызвал с той стороны гигантскую волну, прорвавшую и без того хрупкую границу.
Лицо опера надо было видеть! Человек, даже не робкого десятка, которого взяли за ноги и окунули в самую пучину Ада. Я могу только предполагать, что он там увидел, и боюсь, что этого точно не узнает никто. В одночасье его волосы побелели, а глаза приобрели тот безумный блеск, так знакомый мне за последнее время.
Я сам был недалеко от безумия, но я шел постепенно, шаг за шагом, прокладывая себе путь в этот чужой мир, где все мы - нелюбимые пасынки. Но теперь мне надо было позаботиться о себе.

***

Это было похоже на американские горки. Я несся по свернувшемуся в туннель пространству. Мои недавние испытания не прошли бесследно, и теперь я управлял ситуацией, или, по меньшей мере, очень хотел в это верить. Так я прокладывал маршрут, намереваясь вылететь у себя дома.
Однако открывшаяся моему взору комната оказалась совсем не моей. Оставалось только надеяться, она принадлежала нашему миру...

To be, or not to be... continued

Винт
Пользуясь 'албанской' терминологией - ниасилил. Муза автора с трудом влезла в пронафталиненный вицмундир коллежского асессора и вручила ему пук хорошо расщелканных гусиных перьев. Другого оправдания столь странной стилистике я не нахожу. Очень напоминает подстрочник с немецкого перевода английского рассказа в жанре хоррора годов так 20-х-30-х. К чему это было сделано, непонятно. Даже в начале прошлого века литераторы не чета нам пользовались нормальным живым языком: Аверченко, Тэффи, Булгаков, Ардов, Катаев... Здесь же автор пытается повернуть колесо истории в какие-то невозможные дебри языковых форм. Колесо скрипит. Скрип с успехом заменяет рассказ. Вообще, как и по уровню претензий, так и по особенностям стилистики данное творение можно поставить в один ряд с гисторическими материалами дедушки Козьмы Пруткова - Пруткова Федора Кузьмича, вот она, эта прелесть: 'Некий австрийский интендант, не замедлив после Утретского мира задать пир пятерым своим соратникам, предварительно наказал майордому своему подать на стол пять килек, по числу ожидаемых. А как один из гостей, более противу прочих проворства имеющий, распорядился на свою долю, заместо одной, двумя кильками, то интендант, усмотрев, что чрез сие храбрейший из соратников Бремзенбург-фон-Экштадт определенной ему порции вовсе лишился, воскликнул: 'Государи мои! кто две кильки взял?'. Герой рассказа на протяжении всего рассказа остроумно шутит, не забывая многозначительно подмигивать читателю, чтобы тот не дай Бог, не пропустил очередную шутку - 'Да, конечно, два. И еще один - на крыше. Самый некрономиконистый 'Некрономикон' в мире. Моя шутка возымела действие'. Ну, еще бы. 'А я пожалуй, буду Петросяном... Уж лучше б ты остался саранчою. Она смешнее. Она полезней' и ударяется в тонкие культурологические изыски - 'Мы отлично продемонстрировали друг другу знание латиноамериканской истории. Два сноба-всезнайки'. И зачем тут читатель? Он, по-моему, лишнее звено в этом каскаде остроумия, донжуанства и отличного знания всякого рода утилитарных штук. Пользуясь методой старых аннотаций - не для широкого круга читателей. Сам автор также не отстает от столь беспроигрышного во всех отношениях персонажа, разбавляя текст сносками. И это уже не песня. Это уже песнь песней получается. 'Беспонтовый - разг., не имеющий смысла, шансов на успех и т.п. Возможно, восходит к латинскому pont - мост.' Вряд ли. Скорее от греческого - море. Морской термин, означающий гражданское сухопутное лицо. Примеры: да ты понту не нюхал, крыса ты беспонтовая! А я по семи понтам ходил. Также: Моисей понтанулся, и воды разошлись перед ним. 'мои ему пардоны' Симб. греко-испанское (para-don) - похожий на господина, призрачный дворянин. Берет свое начало от старинной легенды о благородном идальго, сыне донны Опупеллы и критского царя Какотакиса, столь щепетильного в вопросах чести и правильного поведения, что после смерти ему было суждено в виде призрака морально доставать случайных путников, извиняясь по любому поводу. Множественное число, вероятно, приведено для усиления эмоционального окраса. 'Потом мы еще посидели, попили чай. Втроем - Это чтобы пресечь дальнейшие мысли' Вот как раз самые интересные-то мысли и появляются! Чай втроем, o-la-la! 'Вам когда-нибудь приходилось что-нибудь рисовать? - Вопрос адресован не к профессиональным художникам' А вам приходилось когда-нибудь заваривать чай? Вопрос адресован не к профессиональным поварам. Но и этого мало. К каждой главе текста предусмотрен эпиграф, похожий на меловую стрелочку при игре в казаки-разбойники. Оные эпиграфы больше пошли бы в качестве цитат какому-нибудь самозваному отцу Григорию Лурье для грандиозного труда 'Смерть и самоубийство как эпохальные концепции русской рок-культуры', ну да ладно, вот по такому поводу еще один - ко всему тексту в целом: 'А бог живущий в тени и дарующий свет, А это только огонь, и не более, нет. А это только огонь. Что в нем греха? И убегают слова, их и так не понять, Ох, держите, держите, держите меня, Чтобы я не лопнул от смеха' (Пикник) 'Замечательно выходит!' Я вначале собирался разбавить комментарий к настоящему творчеству чем-нибудь простым и незамутненным, например, словом 'жопа', да чего уж, лучшее - враг хорошего. Тут вроде как прозвучала мысль, что автор станет через губу заявлять, что несчитово так придираться к рассказу, ибо написан он давным-давно, на заре туманной юности. Как же! Автор, скорее всего, соберется с силами и создаст еще одно произведение со скромным названием - 'Я и конкурс рассказов', где как следует пропесочит непонимающих игры в бисер критиков. Но делать теперь нечего. Большому рассказу - большая критика. А слово не воробей - на голову не нагадит.

Дата: 20/12/2005 10:40
С годами жизнь таки склонила Сергей Геннадьевича к рефлексии. Если раньше в моменты грусти он любил выпить водочки, полирнув ее пивком, и "пройтись в танце по вагону" - так он называл случайные связи с легкомыленными, но симпатичными незнакомками - то нынче все чаще ограничивался лишь цитированием уместных для таких случаев стихов:

"Тихий ветер. Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими глазами.
В Персии такие ж точно дуры,
Как у нас в соломенной Рязани."

Походу немного подправляя классиков в местах, где те были черезчур уж деликатны.
Стихов, уместных для случаев, которые были бы уместны для него в его нынешнем депресивном состоянии, но которые почему-то все куда-то подевались... А проще говоря, БАБ не было. Не было рядом баб... НЕ было. Вот и все.
А стихи остались. И остались воспоминания. Как те неизменно велись на всякие "Ну что ж ты плачешь, моя курочка!", хотя прозрачней, наверно, было только "ну что ж ты квохчешь, моя дурочка".

Вот и сейчас, насмотревшись рекламы колготок, шампуней и прохлаждающих напитков, похожих так, будто быди содраны с одного порносайта, Сергей Геннадьевич слегка депресснул.
- Эхххх, я бы тебе! Лет тому... А сейчас не могу - болею, кашляю... Но погоди, ужо поправлюсь! - за некослько минут до впадения в прострацию восклицал он. А потом вдруг как-то незаметно затих. И снова, вместо былого поиска приключений на пятую точку, стал рефлексировать. Уже привычно и незаметно для себя.

Сначала перед глазами пронеслись все его былые "танцы по вагонам", в ретсроспективном порядке - с каждой секундой он молодел, дамы становились все симпатичней и легкомысленней, а диалоги все более невербальными., пока окончательно не выродились в беспрерывные поцелуи, с судорожными поисками "точки Джи".
Потом круговерть ярких платьев и со вкусом разбросанного по команте белья разом прекратилась - пресеклась, словно посреди порнушки вдруг пошла реклама. Судя по всему, велосипедов... И вообще, спортивного инвентаря. В синее небо упирались макушки сосен, реки стекались к морям, моря сливались с горизонтом, и на фоне всего этого он сам - крутил педали, шмякался в волны с непослушного серфинга, обнимал деревья, еле успев в последний момент откинуть палки, и сутками пересылал шарик на ту сторону стола.
Но и реклама продлилась недолго, начались мультики. Сказочные принцессы сходили с экрана прямо в реальность и начинали посещать - школы, детские сады, ясли... Даже Олька, соседка по квартире, мелькнула разок в образе Василисы-премудрой.
Потом мультики онемели и стали похожи на картины супрематистов. Сергей Геннадьевич смотрел на них, вылупив глаза и нифига не понимая - закутанный в платок поверх зимней шапки, в валенках и шубке, перетянутой широким ремнем с пряжкой. Покачиваясь с пяток на носки и непрерывно шмыгая носом, задрав голову он рассматривал Черный квадрат, накрывший землю...
Потом что-то теплое и вкусное некоторое время мешало дышать - так, что приходилось откдываться назад и на это теплое и вкусное гневно покрикивать... а потому что недогадливое! Сразу после этого с Сергей Геннадьевичем случилось пренатальное состояние.

Сознание растворилось в окружающем его мире. Пропала грань, отделяющая Я от Оно. Время исчезло... Не остановилось - исчезло. Пропало, совсем - как суть, как понятие. Все, что было, есть и будет встало перед его глазами.
Сергей Геннадьевич увидел себя. Вон он, человечек... Колесницы сансары как сумасшедшие летали над его головой - прокатывались по нему, огромные, тяжелые, стараясь втоптать, навеки впечатать его в землю. Но он оставался стоять - на самих Колесницах только отпечатывался его профиль...
Захотел и увидел. Потому что мог при желании увидеть все - вплоть до атома, до субатома, до сгустка чистой энергии, проявляющегося в нашем пространстве как вещество. Он слился с миром, и он стал БОГ...

Он шел по пустоте. В белых льняных одеяниях, сандалиях на босу ногу и с крючковатым деревянным посохом в руке. На голове его сияла корона из металла желтого цвета.
Шел долго - годы и десятилетия, если не столетия. Шел по дороге, которой нет, и в направлении, которого не существовало. Потому что не было у него ограничеий, и во стороны лежала только бесконченость. И наконец ему это наскучило. Сознание само - включилось, или, наоборот, выключилсоь? - начало, не спросясь, создавать вокруг новй мир. Потренировалось... Получилась твердь. А с нею появились "верх" и "низ". Повесил над твердью солнце... Стало светло. И родились тени. Сотворил моря и океаны, воздух, деревья и животных. Наконец сотворил то, ради чего все это затеял - себя.
Потому что сознание не терпит одиночества. Ему нужно иметь рядом себе подобных - хотя бы для того, что бы изучать по ним самого себя. Да ладно, чего там - хотя бы чтобы просто поболтать...

- Почему это корона "металла желтого цвета"? - первым делом спросил он. Не потому, что это его сильно волновало, а потому, что просто надо было с чего-нибудь начать.
А с чего все равно. Потому что он знал, с чего бы он не начал, все упрется в вопрос о курице и яйце. О том, кто кого создал - он мир или мир его...
- "Металла желтого цвета"... Это золотая, что ли?
- Ну да, золотая. Но я же этого не знаю.
- Мм... Я или ты?
- В смысле? Ты или я?
- Да.
- Да.
- Но - а как это, не знаю? Конечно золотая, какая еще может быть у Бога!
- А это ты про кого сейчас, "у Бога"?
- Про себя, конечно. Я же твой образ и подобие... И корона, кстати, у меня такая же.
- Мм... Тогда уж "у человека, похожего на Бога". Нет?
- Дат. Только это такая же глупость, как и "корона из металла желтого цвета".
- Да? А чегой-то ты язвительный такой?
- Ха!.. Издеваетесь, ваше пре-подобие? Я такой же, как вы. Шаг влево, шаг вправо - попытка к бегству.
- Да ладно, я не такой... Ты просто не получился...
- А, ну конечно... Ты на мир вокруг посмотри? Или скажешь тоже не получился?
- Хм-м... А чем тебе мир-то?
- Да злой он, не видишь сам, что ли! В плохом настроении, что ли, делал?.. Может баба тебе отказала? Или как ты их там... А? Признайся, Богиня не дала?
- Ты это! Ты по краю ходи, да через край не падай...
- А что ты мне сделаешь? Сам породил, сам и убьешь, что ли? Наивный... - Это почему это?
- Да потому это. Абсолютного времени нет, забыл? Все существует одновременно - для тех, кто вне, кто снаружи. Ты вылез из одного времени, но попал в другое - но из него тоже можно вылезти! Туда, где нет ни "до" меня, ни "после". Где и я, и ты - есть, всегда. Где обитает Некто, перед которым мы одинаково ничтожны и одинаково "богоподобны", если кто-нибудь объяснит мне, что это слово означает...
- Значит из какого бы времени я не вылез, всегда попаду в другое. А ты говоришь времени нет...
-Значит в каком бы ты времени не был, всегда есть место, где его нет...
- Вопрос о полупустом стакане... Тогда я ухожу.
- А и скатертью по ж..пе...
- Уйду, и все исчезнет!
- Ага, держи карман шире...
- Уйду, и ты будешь скучать!
- Ну ты и ссс...! Знаешь, как побольней укусить, да? Бог-отец, бог-сын, бог-спиритус вини, е..цкая сила... Собутыльник, в смысле. А сам-то - не подумал? - тоже один останешься.
- ... Но я должен.
- А вот это - да. И вот это - я понимаю...
- Но ты... заходи?
- Обязательно. Как только с делами справлюсь...
- Спасибо.
- И тебе...

Он снова ушел в пустоту. В белых одеяниях, сандалиях на босу и крючковатым посохом в руке. На голове все та же корона. В пустоту и темноту...

Свет резанул по глазам внезапно. Белая вспышка ослеппила его, потом облезла, полиняла и сквозь нее показались предметы. Лицо... Мужское...
- Боже, это ты? - поинтересовался у лица Сергей Геннадьевич.
- Ожил!!! Мертвец ожил!!! - заорало в ответ лицо, выдохнув ему в лицо ядовитое облако перегара, и... походу убежало...
Сергей Геннадьевич ощутил резкий холод, идущий сзади, от металлического стола. Он с усилием согнулся, сел и снял бирку с большого пальца левой ноги.

Винт
В детстве я карусели недолюбливал. Не доверял я им - развлечение казалось сомнительным. А прочитал 'Чувствую, что зло грядет' Бредбери, и понял, что опасения были не напрасны. Незачем устраивать механический круговорот - добром не кончится. Движение должно быть поступательным. Качели например - штука хорошая. Покачаться на них с симпатичными легкомысленными незнакомками еще лучше. А нет незнакомок, так что ж, не все коту Масленица. И заменить механический круговорот круговоротом внутренним - последнее дело. Так не только до короны желтого цвета договориться можно. Так можно логически дойти до того факта, что все венценосцы корон в итоге лишались вместе с корононосителем. Запугаешь себе аморфно-антропоморфными философически-экзистенциональными ужасами, глядь, а слезать с карусели уже и незачем - время твое прошло. Только бирка на память.

Дата: 20/12/2005 23:52
- Вы самые достойные из достойных! Самые счастливые из счастливых! Самые:! Самые:! Самые:! - Эту высокопарную речь произносил пожилой невысокий мужчина в строгом чёрном костюме, ослепительно белой рубашке и в абсолютно безвкусном ярком галстуке, рисунок на котором был удивительно дурацким. На бледно-голубом фоне, символизирующем воду, в разноцветных кувшинках сидели разноцветные рыбки с тупыми довольными мордами, в плавнике у каждой был пёстрый зонтик. Мужчина был обут в ядовито зелёного цвета кроссовки и при каждом слове раскачивался с пятки на носок, как будто выбрасывая из себя слова. Его лицо напоминало маску клоуна, большой нос луковицей с бородавкой возле правой ноздри, ярко-красные, пухлые губы, чуть ли не до ушей, кустистые седые брови. Вдобавок ко всему, оттопыренные маленькие ушки и невообразимый беспорядок реденьких, но длинных белых волос на голове. Эффект маски усугублялся ярким румянцем на пухлых лоснящихся щеках и абсолютной неподвижностью мышц лица. Но глаза! Глаза его жили своей жизнью, независящей от лица. Они то вспыхивали адским пламенем, то ласкали, как майское солнце. На мгновение задерживаясь то на одном, то на другом слушателе, они буквально сканировали каждого. Антон, как завороженный смотрел на этого человека. И хотя ему очень хотелось перевести взгляд, что бы полюбоваться интерьером небольшого зала, где он стоял вместе с шестью такими же, как и он 'Самыми', он не мог оторвать свой взгляд от говорившего.
- Вам! Вам, семерым выпало счастье посетить! - продолжал оратор - А мне, скромному служителю, досталась ЧЕСТЬ! Честь, проводить ВАС! В ЗАЛ ИСПОЛНЕНИЙ. Попасть в этот ЗАЛ! Мечтали величайшие ЛЮДИ! Когда- либо жившие на нашей грешной земле. - последние слова оратор произносил чуть ли не шепотом, голос его прервался, он достал из заднего кармана брюк никелированную плоскую флягу, ловко открутил крышку и впился в неё губами, звучно глотая содержимое фляги. С трудом оторвав флягу от губ, как будто, руки и губы принадлежали разным владельцам, он так же ловко закрутил крышку на фляге и сунул её обратно в задний карман брюк. При этом пиджак комично задрался, прижатый к брюкам, выглядывающей из заднего кармана флягой, но это абсолютно не волновало 'Нестандарта', как назвал его про себя Антон. 'Нестандарт' вытер губы рукавом, сопроводив это смачным 'Эахххх' и уже совсем чужим голосом, с деловыми нотками продолжил: 'Но для того, что бы вам попасть в Зал-исполнений, вам надо будет проти через Комнату-осознания, всего-навсего. Это не соревнования и каждый не зависемо от того когда он выйдет из Комнаты- осознания, попадёт в Зал-исполнений, главное:, а впрочем это не важно. Каждого, кто побывал в Зале-исполнений, ждёт исполнение его самого заветного, самого-самого желания. Остальные же, кому так и не доведётся дойти до цели или он передумает до неё доходить, вернутся домой ни с чем. Но даже сама возможность идти к Залу-исполнений, уже сама по себе является наградой.'
'Какое-то реалити шоу - подумалось Антону - как я сюда попал? Надо меньше смотреть телек, что бы не снились такие сны. А почему я думаю, что это сон?' От мыслей его отвлёк властный голос 'Нестандарта':
- Следуйте за мной, я провожу вас до дверей Комнат-осознания. Не удивляйтесь для каждого из вас приготовлена своя комната. - он на пятках развернулся и двинулся вперёд. Все семь человек, как кремлёвские курсанты двинулись ровным строем, одновременно топнув левой ногой. 'Нестандарт' обернулся в полкорпуса и хмыкнул, тут же резко отвернулся и повёл группу 'Самых-самых'.
Они шли по просторному коридору, пол и стены которого были из белого мрамора. Потолок был изрядно потрескавшимся, местами с отвалившимися кусками штукатурки. Через каждый метр в стенах были ниши в которых стояли где бронзовые, а где мраморные, статуи. Антон решил рассмотреть своих собратьев по нежданному счастью. Двое парней, один белокожий и рыжеволосый с конопатым лицом, был на полголовы выше Антона. 'Смесь шотландца с грузином почему-то подумал Антон - нос грузина морда шотландца, ещё б клетчатую юбку одел, а на плечи бурку накинул:'. Рыжий был одет в светло-голубые джинсы, жёлтые замшевые туфли и красную ветровку. Второй парень был смуглый с чёрными как смоль волосами его Антон сразу назвал 'Египтянином', он был одет в мятый коричневый костюм, коленки на брюках были вытянуты, как и задница, парень явно много времени проводил сидя за столом, также были вытянуты рукава пиджака на локтях. На носу его красовались очки с дымчатыми стёклами в круглой серебристой оправе. Ботинки 'Египтянина', так же были хоть и новые, но какие-то неопрятные. Оба парня выглядели не старше Антона, лет на 26-27. А вот четыре девушки заинтересовали Антона гораздо больше. Девчонок словно вытащили с конкурса красоты, одна была краше другой, каждая по своему. Брюнетка с бело-мраморной кожей и яркими голубыми глазами, Блондинка с такойже белой кожей, зелёными мендалевидными глазами и слегка вздёрнутым носиком. Смуглокожая шатенка, с карими слегка раскосыми глазами и пухлыми чувственными губами. И огневолосая желтоглазая 'кошечка', по другому её и назвать было нельзя. Вдруг взгляд Антона зацепился за что-то очень знакомое, он присмотрелся: В одной из ниш стояла бронзовая статуя, лысого человека в развивающемся пальто, статуя стояла лицом к стене. Казалось, что бронзовая фигура оправляет малую нужду. Почему-то, Антон вспомнил статую Ленина в парке, когда он учился в школе, вместе с одноклассниками он ни раз, ради смеха, заходил за спину вождя мирового пролетариата, под особым углом, Ильич представал мальчишескому взору, точно в такой же позе, оправляющим малую нужду. Антон не удержался и прыснул. Но ни кто даже не заметил его, столь легкомысленного, поступка. Тем временем они подошли к семи гладко- белым дверям, нещадно изрисованным графити. 'Нестандарт' резко остановился, развернулся на пятках к идущей сзади семёрке, тем пришлось сделать пару коротеньких шажков, что бы притормозить и не налететь на своего 'проводника'. 'Нестандарт' отставил достаточно далеко назад правую ногу и резким движением не сгиба колена левой ноги перенёс тяжесть туловищя на правую, а затем не сгибая колена подтянул к ней и левую ногу, оказавшись примерно в метре от 'Самых- самых'.
- Вот они, двери, ведущие Вас к заветной цели, открыв их вы окажетесь немного ближе к исполнению своих желаний. Войдя в Комнату- осознания, вы останитесь наедине с собой, прислушайтесь к себе, не принимайте скоропалительных решений и не совершайте необдуманных поступков. Не спешите, временя у вас не ограниченно. - 'Нестандарт' выдержал театральную паузу - Здесь я с вами расстанусь и вы расстанетесь друг с другом, мы вновь увидимся с вами перед Залом Исполнений. Желаю приятного времяпрепровождения. - он отставил в бок левую ногу, так широко, что чуть не сел на шпагат, перенёс на неё центр тяжести всего тела, а потом подтянул правую ногу, это движение напоминало движение циркуля, ножки которого развели, а потом свели прижимая правую ногу к отведённой в сторону левой. В результате этого телодвижения он оказался посередине узкого прохода, между стеной и правым плечём Антона, стоящего с правого краю. Семь пар глаз обалдело смотрели на него. 'Нестандарт' ни капельки не смутившись, слегка наклонил голову, как бы в прощальном кивке, потом резко вздёрнул к верху нос, так, что стали видны седые волоски в широких ноздрях, и чинно зашагал прочь.
Ни кто не решился проводить его взглядом, все как завороженные смотрели на круглые ручки дверей, не решаясь пошевелится. Антон покосился на стоящую рядом брюнетку, та посмотрела на него и насмешливо подняла соболиную бровь. Все переглядывались, ожидая, кто же будет первым. 'Египтянин' нерешительно поднял руку, все замерли, затаив дыхание, но он также нерешительно её опустил, нервно хохотнув. Все разочарованно выдохнули. Если бы не присутствие четырёх красавиц, Антон ещё долго стоял и ждал, пока кто-то решиться войти первым. Он бы углубился в размышления о необходимости исполнения его заветного желания. Кстати он так его и не смог сформулировать, за всю свою не долгую жизнь. Потом предложил бы парням войти всем одновременно на счёт три: Но девушки имели место быть, и Антон, шёпотом сказав 'ну и х.. с ним', шагнул к двери и дёрнул на себя дверную ручку. Дверь не открылась, так как открывалась во внутрь а не наружу. Мгновение недоумённого молчания и взрыв нервного громкого смеха за спиной. Ему показалось, что он сейчас сгорит от стыда, выкрикнув 'Твою мать! Сука!'. Антон ногой саданул дверь. Так, что из под наличников посыпалась всякая мелкая дрянь и шагнул в темноту.
Дверь за спиной звонко хлопнула, и на миг он оказался в кромешной первородной тьме.
Антон зажмурил глаза. Что бы привыкнуть к темноте, в голове пронеслись яркие, но расплывчатые образы, ни на одном из которых он не смог сосредоточиться. Промелькнула мысль, что также смотрелись бы рыбки с галстука 'Нестандарта' если его быстро протянуть снизу вверх перед глазами.
Наконец он решился опять открыть глаза и чуть не ослеп от яркого света. Перед глазами лениво поплыли тёмные пятна, как Антон не пытался увести взгляд в сторону, пятна назойливо плыли перед глазами. Наконец они исчезли и Антон оглядел Комнату осознания. За исключением кресла, сделанного в стиле 'Минимализм' и придвинутого к нему стеклянного журнального столика, на котором красовался графин с прозрачной жидкостью и гранёный стакан, комната была пуста. Прямо напротив кресла красовалась дверь, вероятно ведущая в Зал-исполнений.

Все четыре стены комнаты были отделаны пёстрыми красно-жёлтыми полосатыми обоями. Если долго смотреть на стены то создавалось впечатления, что красные и жёлтые полосы закручиваются в спираль к потолку и полу и расходятся посередине стены, пол и потолок комнаты были зеркальными, что особенно действовало на нервы, так как спирали стен казались бесконечными, что сверху, что снизу. Всмотревшись в полосы на стенах, Антон не сразу сообразил, что это не просто гладкие красные и жёлтые полосы, а узоры, тоснее даже не узоры а рисунки, которые не повторялись. Это были красные и жёлтые человечки, которые толи, спорили, то ли собирались подраться, далее были кошки и собаки, деревья с красными стволами и жёлтыми кронами и наоборот, какие-то сказочные звери, машины, корабли, начиная от античных галер и заканчивая современными судами, воздушные шары, самолёты, ангелы и черти и множество, множество всего-всего. И всё это каким-то образом между собой взаимодействовало и создавало целостную картину, смысл которой был вроде и понятен, но сформулировать его словами было невозможно. У Антона закружилась голова и он подошёл к креслу и сел в него. Открыл крышку графина и наполнил стакан. 'М-даааа, ну и Комната -осознания, такое впечатление, что её специально так отделали, что бы я не мог ни на чём сосредоточиться' - подумал Антон. Он поднёс стакан к носу и понюхал покачивающуюся в нём прозрачную жидкость, он всегда всё нюхал прежде чем съесть или выпить, смешная привычка но по другому он не мог. 'Твою мать! Вода! А я то думал, что они и в графин специально водочки набулькали. Хотя водочка бы сейчас не помешала:'. Он сделал большой глубокий глоток и чуть не задохнулся, в пищевод, обжигая слизистую, проваливалась водка. 'Вот сволочи! Всё таки обманули! А закусь или запивон поставить не догадались'. Он продышался, и сделал ещё один, теперь уже осторожный глоток. Это уже не лезло ни в какие ворота. Вместо ожидаемого вкуса водки он ощутил цитрусовый привкус тоника.
- Ни фига себе! - вслух воскликнул Антон - так конечно: Жить можно. Он долил в стакан прозрачную жидкость и выдохнув, широко открыл рот и влил в себя содержимое стакана. Его аж передёрнуло, то что он в себя влил была обычная вода.
- Вот сволочи!!! - заорал Антон непонятно на кого и тут же заржал, ситуация была настолько сказочно идиотична.
'Ладно, попили и хватит, раз уже я всё равно здесь то надо бы подумать чего я всё-таки хочу'
Он поднялся из кресла, принял величественную позу выставил вперёд правую руку и сказал торжественным тоном:
- Хочу! Что бы! - в голову ни чего не лезло - Хочу быть! - опять ни чего в голове не мелькнуло - Желаю, что бы: да, что бы я ни когда ни в чём не нуждаля. О!
'Нет, чего-то в этом не то, покойники тоже ни в чём не нуждаются, особенно после захоронения. Вдруг исполнится так, что я сразу же умру. Неее, так не пойдёт.' Он переступил с ноги на ногу и опять выбросил в перёд правую руку и произнёс:
- Хочу! Хочу быть абсолютно здоровым! - и самодовольно задрал к потолку голову. С потолка на него смотрел клоун, точнее это был он но в рыжем клоунском парике, и дурацком красно-жёлтом комбинезоне. 'Опять не то, ну, буду я здоровым, буду жить долго, переживу всех своих сверстников, и их детей: Не хочу! Тоскливо:' Он походил в задумчивости вокруг кресла и плюхнулся в него.
Опять потянулся к графину наполнил стакан прозрачной жидкостью, назвать водой, он её не решался, поднёс стакан к носу и понюхал. Несмотря на то, что стакан в руке был прохладный, а находящаяся в нём жидкость прозрачно ему в нос ударил горячий запах чёрного кофе. Антон с удовольствием сделал маленький глоток, что бы не обжечь губы и язык. Это действительно был горячий чёрный кофе. 'Здорово, вот так волшебный графинчик!' Антон опять принялся размышлять о том, чего же он в действительности хочет. Это занятие напоминало ему игру, целью которой было найти настоящее сокровище в груде ярких блестящих безделушек. Желания отметались одно за другим, в 'мусорной корзине' уже валялись 'скомканные' 'быть богатым, пользоваться успехом у женщин, быть владыкой мира, владеть магией и куча других таких же желаний' Все они были отметены по разным веским и не очень причинам. От 'индивидуальных - для себя любимого', Антон перешёл к 'общественно-полезным' желаниям. В 'корзину' тут же полетели 'мир во всём мире, что бы все были здоровы и счастливы, что бы Отчизна процветала, изобретение вечного двигателя и синтезатора холодного синтеза, ликвидация энергетического кризиса и спасения экологии' ещё тройка каких-то невнятных желаний были безжалостно вышвырнуты из головы.
- Тупик, ха-ха-ха. Ту-пик! - Антон обхватил голову руками, его раздражало отсутствие у него мало-мальски стоящего желания. Полу безумным взглядом он посмотрел на практически пустой графин. Прозрачная жидкость скопилась вдоль стенок графина выставив на показ выпуклое донышко. - Ладно, допью и вперёд, а там что первое в голову взбредёт то и загадаю.
Он вылил остатки из кувшина в стакан, пару раз встряхнул его, чтобы выцедить последние капли, Стакан был наполнен на две трети. Резким движением, не нюхая содержимое, Антон залил в себя то что на вид так напоминало воду или водку или любой другой прозрачный напиток. И: ни чего не почувствовал, как будто просто вдохнул прохладного свежего воздуха.
Хохотнул и резко вскочил из кресла. Решительными шагами он пошёл к двери, ведущей в Зал-исполнений. Полоски на стенах ожили, складывалось впечатление, что они вращаются в такт шагов Антона. Он засмотрелся на их мерное вращение и чуть не упал споткнувшись о кресло, еле успев упереть в его спинку руки. Дверь ведущая в Зал- исполнений оказалась за спиной.

- Ах! Вы так?! - зло воскликнул Антон - А мы! Вот так! Глядя в зеркальный потолок он двинулся спиной вперёд, что бы видеть, что идёт от кресла к двери, а не наоборот. Красные и жёлтые полосы снова закружились в своём гипнотическом танце, но уже медленнее, так как спиной вперёд Антон шёл горазда медленнее. Когда до заветной двери остался один шаг Антон медленно, что бы не потерять ориентацию повернулся на сто восемьдесят градусов и не глядя толкнул дверь:

Он был мокрый и беззащитный ему было холодно и страшно: От нахлынувшего страха и отчаяния он заорал и заплакал навзрыд. Скозь собственный крик и рыдания он услышал.
- У вас мальчик, мамаша! Здоровяк! Ого, шесть сто! Как назовёте? Знакомы и родной, почему-то слабый голос ответил:
- Антоном.

Винт
'А вот когда я жил у мамы в животике...' первые попытки онтологического осмысления мира и желание докопаться до истины - что же было вначале. Не самая худшая версия: вначале было слово, и слово было 'хочу'. Сам я, например, молчал до пяти лет, после чего заговорил сразу и внятно, но начал свою вербальную практику именно с императивного наклонения... Другой вопрос - чего бы такого захотеть, когда уже имеется возможность ощущать свое хотение? Как там в животике по ощущениям на самом деле, черт его знает, в конце концов, где вы видели ангелов без ботинок? Так что хочется, вполне возможно, самых разных штук. Но как известно, лишние знания порождают лишнюю скорбь, и знания, а точнее логические измышления о желаемых штуках - не исключения. В нормальной жизни избавиться от сансары ощущений и опыта уже невозможно, но пограничное состояние дает шанс: начать, нет, выйти на начало и сыграть в лотерею, вдруг само по жизни определится, чего же оно хочется?