Так же как все, как все… Василий Базильевич ухаживал за кралей. Он долго одаривал её букетами валерьяны и полудохлыми мышами, и в одну волшебную мартовскую ночь она уступила. По коту пробежал разряд и он понял, что не только любил Мурку с детства, но и во всех прошлых жизнях был её половинкой.
Втюрившись по уши, Почесухин начал ревновать свою самку. Он повсюду за ней таскался и устраивал скандалы и драки с её ухажёрами. Но длинноногая сожительница всё чаще и чаще сбегала с крупными самцами, а потом и вовсе исчезла с Чеширским котом.
Разуверившись в любви, Васька стал водить компанию с уличными кошарами. Вскоре он подцепил вшей от облезлых сучек и возненавидел весь мир. Кот крепко подсел на валерьяну, благо у Базилио был свой выход на аптечный подвал.
Время шло. Одним пасмурным летним утром три твари из очистки столицы от бродячих животных подкрались к Мурзе сзади. Накрыв отважного Абиссинца сеткой, они кинули извивающееся тело в старую перевозку без окон и увезли. Больше никто не видел его сверкающую тикингом азиатскую морду. А может просто не хотел видеть в новой шапке начальника подотдела очистки.
Бесстрашный Базилио сцепился из-за какой-то ерунды с двумя бультерьерами. Покалечив одного пса и смертельно ранив другого, он и сам был изорван в клочья. Умирая на лапах у Василия, вожак завещал ему блюсти помойку в чистоте и хранить тайный лаз в аптеку, как зеницу ока.
Пока Почесухин хоронил наставника, Чубас явился на помойку с левым нотариусом и правыми рейдерами. Объявив её своей собственностью, он быстро толкнул недвижимость мимо залогового аукциона и сгинул.
Жёлтая пресса писала, что Ржавый Керл взял в аренду на век элитную свалку при Аглицком посольстве. Ещё он прикупил Понтиак и катается, словно сыр в шоколадном масле вместе с драгоценной кокоткой Манчкин. Гламурная кошара была дочерью магната Блэкберри, который сделал состояние, притворяя в жизнь своё имя: «Хапай по-черному». Богатая наследница жила по прейскуранту и правилу: «Утром деньги – вечером Манчкин чики-пуки». Трудовые массы осуждали бухгалтерскую позицию красавицы и пренебрежительно называли её промеж себя: «Такса». В неудовлетворенной народной мудрости, безусловно, есть здоровое зерно, но стоит ли в наше продвинутое время верить газетам?
Помойку за копейки купил Камышовый Оцикет с вытатуированным на лбу скарабеем. Отморозок был смотрящим у бригады Новых Русских Голубых котов. По наколке Чубаса они вычислили Василича и отследили лаз в аптеку. Не желая брать долго и по чуть-чуть, жёсткий молодняк кинул склад сразу за всю масть. Понаехали начальственные менты с Петров и не найдя концов, навели шухер. Проход к валерьяне замуровали железным бетоном и у Базилича началась абстиненция.
Молодые нувориши тут же воспользовалась его недугом. Всем скопом они резво накинулись на болезного сзади и исцарапали в кровь. Предводитель шайки за-брался на вершину помойки, чтобы сказать сверху своё крепкое пацанское слово. Играя кисточками на ушах, Оцикет объявил Почесухина на родине персоной нон грата:
– Ещё раз тут мелькнёшь, глаз выцарапаю и натяну на твою старую жопу. ПонЯл, ржавый Петя?
Не зная приёма против лома, Василий молча склонил голову и оставил Отечество.

Скитаясь по городу, он постепенно удалялся от центра и опускался всё ниже, и ниже. С приближением к окраинам, помойки пустели и становились более тухлыми. Их держали нахлынувшие с Азии крысы, которые не желали вести наши помойки к процветанию. Пасюки преследовали лишь свою выгоду и были бы рады захватить все наши территории, а нам перегрызть горло. Но даже эти мелкие вонючие грызуны, сбивались в стаю и гнали кота прочь.
В конце концов, Почесухин оказался подле выгребной ямы в Копотне. Там он наткнулся на свою возлюбленную. Жизнь крепко потрепала бывшую красавицу. Постарев и поизносившись, она усохла и потеряла половину зубов. Полоски её знаменитого табби стерлись, а шкура утратила былой блеск.
Мурка недолго пожила с Чеширским котом, но зато бурно. Иностранец за версту чуял течку и, надев неотразимую улыбку, сразу растворялся в воздухе. Натешившись, гулёна возвращался домой, а на все упрёки сожительницы отвечал всё той же наглой голливудской ухмылкой. Красавица шипела часок – другой, но потом отходила и всё прощала своему котяре.
Когда её тест на беременность покраснел, как коммунист выпивший бочку каберне, кот исчез навсегда. На прощанье, Чеширский одарил её своей прославленной улыбкой и дюжиной котят. Детишки пошли в папаню и выросли настоящими Голубыми Британскими котами. Повзрослев, они, как и отец начали постепенно пропадать с фирменной усмешкой на устах.
Потом Мурка встретила седого и элегантного красавца Донского Сфинкса. Родившись на подмостках, он с детства прислуживал Мельпомене на вторых ролях. Когда забеременела Бенгальская, а следом за ней и Ангорская, Куклачёв вызвал Донского на ковёр. В кабинете он с выражением прочитал Сфинксу текст режиссера у которого одновременно залетели две примы. Этот монолог, пронизанный болью за искусство и непотребной лексикой, хорошо известен всем заядлым театралам. Закончив его на высокой ноте, деспот выгнал кота со службы с волчьим билетом.
Любвеобильная Мурка пригрела Героя-любовника, и они прекрасно прожили медовый месяц. Дольше актер не смог выдержать без сцены. Он начал заливать горе валерьяной и её суррогатами, и вскоре кинул хвост от цирроза.
Мурка ещё несколько раз окотилась, пытаясь создать семью, но тщетно. Хотя за ней волочилось многие Скоттиши, а Тонкинезы разом теряли от неё голову. К ней похаживал сам Египетский Мау, а один Пиксибоб в летах не раз молил Мурку потеребить его за роскошные бакенбарды.
Даже Петерболд, знаменитый на всю Северную Пальмиру своим болтом, предлагал ей лапу и сердце. Петруха прятался в столице от кредиторов и увидав прогуливающуюся по тверской Мурку, потерял покой. Познакомившись поближе, они подали заявку на регистрацию, но в день свадьбы прибыли Питерские и грохнули жениха за долги.
Остальные ухажёры были либо женаты, либо жадны, тупы и грубы. К тому же все они квасили валерьяну по-зелёному. Так и не встретив своего принца, кошка сходила с ума от увядания и одиночества.
Столкнувшись с бывшим поклонником, Мурка обрадовалась, надеясь опереться на его сильное плечо. Она бросилась зализывать раны, нанесённые ему крысами и выставила угощение. За всю свою кошачью жизнь бедняжка скопила немного порошкового молока, селёдочных голов и несколько фуфыриков с просроченными таблетками валерьяны.

После трапезы хозяйка принялась урчать и тереться облезлым боком о Василия. Разомлев от валерьяны, они вспомнили молодость и тряхнули стариной. Со злости за былые измены, Почесухин гонял старую кошару, как сидорову козу. Через пару часов он обессилено рухнул в промокшей насквозь шкуре. Довольная Мурка замурлыкала:
– Васенька, как мне с тобой хорошо! Мне так никогда ни с кем не было. А тебе? И зачем мы только с тобой расстались? Вот ослы были молодые!
Выдохшийся Почесухин буркнул: – Угу.
Но удовлетворённое животное не нуждалось в ответе и слушало лишь себя. Жёлтые глаза кошки сверкали былой прытью, а истомлённое тело налилось блаженством. Мечтая хранить это состояния вечно, она тараторила без умолку:
– Давай-ка, мой милый котик, линять с Урбана. Неужто тебе не надоело в этом каменном мешке гиморр насиживать. Айда вместе за город, будем на свежем воздухе дни и ночи напролёт заниматься одной любовью. Я тебе на воле ещё и потомство принесу, такое же красивое как мы с тобой.
Моя кудрявая прабабка была не простая кошка, а настоящая Селкирк Рекс голубых кровей. Она просто прикидывалась бедной овцой, а сама оставила мне в наследство старинное фамильное предание. Кто им воспользуется, обретёт эрекцию, как у Пизанской башни. Ты у меня станешь нескончаемым гигантом секса, словно вечный огонь. Дон Хуан в гробу перевернётся! У маркиза де Сада завянут груши в саду, а у дяди Вани из Чехова – вишни. Вот слушай, мой сладенький:
– Коли утром встать спозараночку,
И направив хвост к красно-солнышку,
Понестись вдоль по Новой Ригушки,
То откроется пирамидушка,
Как Хеопсая, тока махонька.
Тут в сторонку взять, надо в левую,
И пройти ещё с три километрА,
И очутишься на поляночке.
Та лужаечка есть волшебная,
Вся поросшая Маун-травушкой.
Ты не ешь её сразу залпом всю,
Не то в хлам с неё закошмаришься,
Или дуба дашь с передозушки,
А вкушай марьян по чуточечку
И хвостом крути против ветрушки,
Да завет под ус приговаривай:
Ты мяун-марьян корень-травушка,
Ладан земляной, глухой серпушка,
Аверьян, стоян, болдырьянушка,
Ты покрой меня Благодатушкой
Подай силы мне, как Гераклушке!
Предание произвело на Почесухина неизгладимое впечатление. Намотав тайну на ус, он закруглил Муркин монолог дипломатичным комплиментом:
– Утро вечера мудрёнее, баба девицы ядрёнее.
Отвернувшись, Вася сделал вид, что спит, а сам предался мечтам о легендарной земле Эдема. Он до утра грезил, как будет уминать сочный аверьян на дивной лужайке и резвиться с двумя Тайскими кошечками. Мускулистая молодайка, с шоколад-поинтовым телом и круглой мордочкой нежно покусывала его за ушко. А другая, крем-поинтовая, с широко и косо расставленными округленными глазами лизала ему пяточки.
Почесухин перестал спать по ночам и, ворочаясь с боку на бок, мечтал и вынашивал план.
На излёте лета кончились Муркины таблетки и кот понял, что пора рвать когти. Он рассудил: «На кой ляд мне старая сучка, бросившая меня однажды» и подсыпал молочай в Муркино молоко. Когда она вырубилась, кот вскрыл тайник с селёдочными башками и забрал все припасы. Животное оставило бывшую возлюбленною подыхать с голоду, потому что в каменных джунглях зверь – зверю – тамбовский волк.
Присев на дорожку, Василий встал и, сплюнув три раза через левое плечо, отправился в дальний путь. Выбравшись из города на шоссе, он прибавил шагу и бодро замяукал на чужом языке:
– Ой, по коням силы хлопци,
Волю здобуваты.
Провожалы сыви батькы,
Ще й люби дивчата.
Долго шёл кот, пока не добрался до пирамиды. Свернув налево, он почуял земляной ладан и устремился на пьянящий запах.
Нервничая, Василий перешёл на галоп и вскоре его взору открылась чудная лужайка. Она вся поросла глухим серпием, словно ковром зелёным накрылась. Кое-где её вспарывали чахлые серые березки и толстые стволы редких сосен. Позабыв всё, кот кинулся уминать лакомство, крутя хвостом и приговаривая заговор.

Василий и не заметил, что из-под куста багульника на краю поляны за ним наблюдают два свирепых пса. Затаившись с подветренной стороны, они выжидали, когда кота торкнет чтобы напасть на балдеющего бедолагу и зверски убить.
Один был Рекс по кличке Хромой, а другой Пекс с погонялой Глухой. Весной они дёрнули с сученной Зелёноградской зоны. Тандемом заправлял Рекс, а Пекс, так, на двор вышел. Потому что Хромой чалил чирик за гоп-стоп с прихватом, а Глухой всего двуху и довело его до цугундера бродяжничество и попрошайничество.
Вообще-то Рекс взял с собой в побег гумозника, как ходячий «Завтрак туриста». Но лоху повезло: пересекая Ново-Муромскую трассу они наткнулись на останки молодого лося.
Сохатый спешил на свидание, когда его сбил пьяный водила, уснувший за рулём фуры. Дремавшая на его ляжках, плечевая поперхнулась от удара и прикусила кончик дальнобойщика. От боли он спустил всех собак на бедняжку и она высадилась по его грубому требованию. Шофёр тоже вышел, но не для того чтобы извиниться или оказать первую помощь сбитому лосю, а помочиться на колесо. Облегчившись, он, как ни в чём не бывало, продолжил рейс, чтобы вовремя доставить в столицу фрукты и спрятанные в них наркотики.
Шуганув с туши сохача пару ворон, собаки быстро набили брюхо падалью и Пекс не стал обедом для своего товарища. Но у птиц была серьёзная организация и они вскоре вернулись членистой тучей. Хромой попытался по-хорошему добазариться с налетевшим вороньём:
– Вы чо, брателлы, в натуре! Кому бебики собрались тушить, щипачи? Я чо, похож на терпилу? Кто у вас за Бугра будет? Пусть присядет, я сказал, и перетрём делюгу по-пацански.
Но чёрные не пожелали полоскать с едоками лося в поисках консенсуса. Турболёты стали с лёта кесарить кобелей мощными клювами. Отбиваясь, Рекс кричал:
– Кыш, шалашовки! Ща всех засобачу! Кого дерёшь, восьмая ходка!
А Пекс: – Помогите! Милиция! Хулиганы зрения лишают!
Собаки насилу продрались сквозь воронью галёрку и еле-еле унесли лапы.
На следующий день оголодавший Рекс сглатывал слюну и невольно скалился, поглядывая на Пекса. Каннибал уже поделил мысленно своего терпилу на рульку, оковалок, голяшку и огузок, но тому вновь подфартило. Псы вышли на заветную полянку, поросшую аверьяном и сразу застукали там трёх котят. Порвав малышей, они на сей раз отобедали неспешно и в полное своё удовольствие. Лёгкая добыча понравилась Рексу, и он решил обосноваться на лужайке под сенью багульника. Благо на манящий запах кошачьего корня гурманы прибывали постоянно.
Подкараулив жертву, псы выжидали пока она расслабится от травы и разрывали её вострыми клыками. Кормясь с поляны от пуза, кайфоломщики уже более полугода жили припеваючи. Они всегда были сыты и держали хвост пистолетом, а нос в табаке.
Но в тот день у собак с утра не заладилось. Сначала они полаялись меж собой, так как Рекс помочился прямо в водопой, а Пекс посмел сделать ему замечание. Потом собаки решили перекусить и отрыли останки вчерашней кошатины. Только они разложили завтрак на траве в тени древа, как с него вниз головой бросилась белка. Она стремглав выхватила мертвечину из-под носа собак и по спирали вскарабкалась обратно. Устроившись на суку у своего дупла, ворюга сделала в их сторону похабный жест хвостом и хамски поинтересовалась:
– Чо съели, педики?
В ответ на шквал лая, она цыкнула сквозь зубы слюной прямо на кобелей. Нарочито облизываясь, нахалка взяла кус мяса с двух сторон и начала уплетать середину за обе щеки. Под несмолкающее гавканье, она неспешно закончила трапезу и запустила обглоданную кость в глаз Пексу. Ухмыльнувшись своей меткости, рыжая дрянь повелительно бросила:
– Харе тявкать, бакланы. Чапай петь будет.
Шокированные собаки смолкли от неслыханной наглости. Оставшись довольной тишиной, белка кивнула и затянула, коверкая «Запрещённых Барабанщиков»:
– Нашим миром голод правит,
В городе парят и убивают,
А в лесу кидают и поедают.
– Голод,
Делайте выводы сами, мальчики.
– Голод,
Звёзды регги курят ганджи…
Повторив припев дважды, сытое брюхо издевательски раскланялось во все стороны, зевнуло и повернулось к дуплу. Галантно отведя хвост, оно громко испортило чистый лесной воздух и нырнуло домой. Там, по слухам, хранился изрядный запас лесных орехов, галлюциногенных грибов и конопляных бошек, величиной с голову вьетнамского пионера.
Придя в себя собаки поклялись мамой порвать Белку с особой жестокостью. Порычав ещё полчасика для приличия, они угомонились, но настроение было испорчено окончательно.

© Copyright: Лев Верабук, левый берег Москвареки, 2010 год.