Меню сайта
Категории раздела
| конкурсные рассказы 2009 [31] |
| Звуколит 2010 [9] |
Наш опрос
Нужен ли нам Конкурс уходящего года 2009?
1. А как же. Бум поучаствовать
2. Нужен, но писать не буду - лень
3. А мне усеравно
4. Не пишу и не собираюсь
5. Да, пошли вы на фиг со своим конкурсом
Всего ответов: 0
Мини-чат
Статистика
всего здесь: 1
неизвестных личностей: 1
своих: 0
| Главная » Статьи » Конкурсы » конкурсные рассказы 2009 |
Дурак
| Все розы папаши Ружвиля, садовника и пламенного роялиста, отличались компактностью, крепким сложением и здоровьем. Густомахровая "Забава дофина", круглая и нежная "Девичья честь", романтичная "Услада невесты", солнечная "Авантюристка Жюли", Все, но эта...Чудо-роза красовалась именем Мари-Антуанетт. И для окрестной садовничьей братии была шипом в заднице. Обидным пинком от любимчика ненавистной королевы-австриячки, которая так любила гулять в его оранжереях. Среди цветов простолюдин и аристократка запросто общались, как равные. И куда, скажите на милость, растяпа-король смотрит? Когда-то давно, при дворе Габсбургов, начинал службу молодой Ружвиль, обремененный плодовитой супругой и пыхтением завистников. Ну, в самом деле, у всех, как у людей, - один ребенок в год, да и тот глядишь - помер. А у Мадлен и Анри Ружвилей - двойни. И такие живучие младенцы! У всех розы, как розы: белых, алых или пастельных тонов, а у этого выскочки водятся еще и огненные, и лиловые, и шоколадные даже! Селекционер, зараза... Искренняя, непоседливая девчонка, Мари-Антуанетт частенько удирала из-под руки величавой матушки Марии-Терезии, чтобы поболтать с проворным на язык садовником. И он, потешный цветочный король, тайком влюблялся в милую принцессу. И его розы тоже. Они тянулись к добрым пальчикам Мари, их черенки взбадривались и набухали жадными почками. Принцесса не терпела помпезности в именах сортов и придумывала свои, озорные. Розам нравилось, садовник вздыхал и подчинялся. Насмешница дразнила друга, когда он корил ее за рассеянность и ребячество. Называла старым ворчуном. Однажды Габсбурги и Бурбоны замирились. Ненадолго, правда, но все равно виват! Скороспелая дипломатия отправила дитя Габсбургов с не обсохшим на губах молоком подпирать трон Бурбонов. Романтичная девочка с живым умом, не способная задумываться о серьезных делах долее пяти минут. Пользы в ее монаршестве, если по-людски рассудить, было не больше, чем от избрания кухарки в Конвент. Но властители редко рассуждают по-людски. Потом скажут - хотели, как лучше... Утерев слезы разлуки, Ружвиль зарылся в селекцию. Пролетели годы. В результате многочисленных скрещиваний, иногда безрассудных, роза родилась удивительная: бордовые листья, крупные, бархатистые цветки, переливающиеся оттенками бирюзы и изумруда. Дерзкие и величавые. Окрестив сорт "Мари-Антуанетт", почтенный садовник поднял на крыло свое многочисленное семейство и двинул тяжелые повозки со скарбом, как войска, через границу. В предместья Парижа. Профессиональная слава бежала впереди, следом волокся шлейф завистливого жужжания. Что-то вроде: "Святая дева, ну почему не мне, а этому идиоту так повезло!" Каждому известно, что сезон цветения благородных роз бурный, но короткий. Большую часть года обезглавленные, шипастые кусты уныло торчат, норовя подцепить грибок осенью или вымерзнуть зимой. "Мари-Антуанетт" была благородной, но сильной, как дикий шиповник.. Остриженный в ноль куст упрямо выбрасывал новые бутоны и до поздней осени утопал в крупных цветах. Чудо носило имя королевы - мотовки, шлюхи и шпионки - это если верить молве. А попробуй-ка ей не поверить! За укоренившийся черенок папаше Ружвилю предлагали сорок золотых экю. Конкуренты, скрежеща сточенными в сплетнях зубами, предлагали и больше. Тщетно. Этот олух и слушать не желал о выгоде. "Мари-Антуанетт" похищали, обрезая по ночам отростки, но королевская порода хранила верность рыцарю-простолюдину. И гибла на жирно унавоженной почве вороватого сословия. В отместку сословие примеривалось к чуду с топором и факелами, чтоб уж никому... И тут грянула революция. Париж захлебывался криками восторга и ярости, щедро сорил проклятиями среди смеха и танцев. И, в общем-то, не спешил. Куда спешить, когда убиваешь королеву? Надо продлить удовольствие. Крошили булыжник мостовых колеса тяжелых пушек, гулко печатали шаг солдаты вдоль пути от башни Консьержери до эшафота на площади Революции. В воздух там и тут взлетали красные колпаки и шляпы с трехцветными кокардами. Грохотали барабаны. Папаша Ружвиль, пряча под просторным, серым рединготом свежую розу и пистолет, пробирался по улице Сент-Оноре, выискивая место, откуда он мог бы выстрелить и избавить несчастную девочку от этого кошмара. Но собралась слишком плотная, слитно дышащая толпа. Пришлось папаше на старости лет карабкаться на фонарь. Хлипкая повозка, лениво влекущая приговоренную к эшафоту, благоухала навозом. Кучер ежеминутно похлестывал клячу по ушам. Ружвиль был готов увидеть сломленную унижениями женщину. Правая ладонь примерилась к рукояти. Но пальцы разжались. По осанке королевы, исполненной достоинства, по ее спокойному лицу, Ружвиль понял, что девочка не боится. И вверяет себя Богу. Он не посмел мешать. Вызовом красно-бело-синему мареву упала к ногам приговоренной изумрудная роза. Как с неба. Королева не могла дотянуться до цветка связанными за спиной руками, но глаза ее блеснули очарованием последнего привета от старого друга и тревогой за него. Отвлекая внимание толпы, по-девчоночьи озорно тряхнула полуседыми волосами, обкромсанными палачом. Двукрылый чепец порывом ветра швырнуло в людское месиво, где на добрую память он был с воем разодран счастливцами. Королева и Ружвиль едва успели попрощаться взглядами, как вокруг повозки загарцевал на крупной лошади модный в сезоне актер Делоне. Роль шута при скорбной повозке он играл с жаром. Движение замедлилось под напором любопытных, прогибающих караульные цепи. - Сограждане! - завопил Делоне, ловким финтом подхватив цветок со дна колымаги: - достойна ли австриячка розы? - Неет! - хором ответили со ступеней собора Святого Руха, где топтались вязальщицы Робеспьера в укороченных трехцветных юбках. Почтенные женщины вместо традиционного рукоделия вооружились пиками, похожими на гротескные вязальные спицы. Революционерки управлялись с оружием скверно, может, поэтому казались некрасивыми. - Граждане! - глумился Делоне, - Эта роза контрреволюционного цвета ! - Казнить ее, казнить! - кипятились вязальщицы. Делоне, брезгливо держа поникший цветок, медленно занес нож - видит ли королева? Видит... Вжжик! Осыпались лепестки изумрудной нежности.... Выхваченный Ружвилем пистолет искал цель. Бабах! Мимо...Брызнули булыжные крошки. Делоне проворной ящеркой скользнул в подбрюшье мерина, прикрывшись потной, гнедой тушей. Оттуда и вознес молитву Святой деве, когда сдернутого с фонаря садовника взяли в оборот горожане в карманьолках и красных колпаках. - Без самосуда, граждане, без самосуда! - лениво проталкивались через толпу караульные: - Преступника ждет трибунал! - приговаривали они с полной уверенностью в гуманной справедливости новых законов. Благо, объекты худо-бедно не переводились. Выглянуло солнце, на улице потеплело. На площади Революции все с изумлением смотрели, как королева быстро и легко взошла по ступеням эшафота. Мари-Антуанетт торопилась и даже потеряла туфельку цвета терновых ягод. А в это время папаша Ружвиль, унимая кровь из разбитого носа, спокойно а, главное, искренне объяснял дознавателю, что считает Революцию живодерством, а переход власти к людям дурным и порочным - просто кошмаром. Дознаватель слушал и темнел дряблым лицом, как ошпаренная вишня. В камеру садовника швырнули, выбив из него остатки упрямого сознания. И Республике стало не до него. Трибунал все же назначили спустя полгода, на день примиди весеннего месяца жерминаль. Над Дворцом правосудия сияло солнце. Галерку заполнили шумные вязальщицы, румяные от весны. Те самые. На этот раз при взаправдашнем рукоделии. Видимо, петель на их спицах по числу срубленных голов хватило, чтобы довязать самые длинные чулки. И витало в воздухе легкомысленное настроение "Простим папашу Ружвиля!" Простим - и все тут. Парик, сбитый на ухо с весенней дурашливостью, придавал мальчишеский вид прокурору Фукье-Тенвилю. Он настойчиво направлял подсудимого к раскаянию. Мол, поклянись , что действовал в помрачении - зачем иначе было лезть под чужие кулаки. Ради преступницы, на репутации которой клеймо на клейме, - и все убойные? Черт бы с ним, недостреленным актером, простим этот грех за умеренную плату. Однако папаша уперся и за минуту наболтал на три эшафота, заявив, что он-то как раз в своем уме. И что суд над ее величеством Мари-Антуанетт - это позорище истории, а прокурор, обрекший добрую и храбрую женщину на муку, - вообще человекообразное. И завернул под занавес сочное сравнение Республики с блудящей девкой, чем вогнал в краску даже защиту. Фукье-Тенвиль поперхнулся, потому что смертный приговор королеве зачитывал как раз он. Делоне в роли потерпевшего с места заорал, что революция - это необходимость. И революция это - благо. И да здравствует погибель всякой там аристократической, и не очень аристократической сволочи, которая катит свою телегу поперек истории. - Граждане и гражданки! - горячился артист. - В наш жестокий век уместно ли будет сказать о милосердии? - Уместно! - разрешила галерка. - Правильно. Каждый из нас когда-то кормил бездомного щенка, жалел муху, приставшую к липкой бумаге, и что? Увезла живодерная тележка щенка, а липкую бумагу вымели. И мы нисколько не потеряли от этого аппетит. Верно? - Ближе к делу давай, цицерон! - Даю.. Революционное милосердие - не жалость. Оно чувство свирепое. И мизерикордией называют рыцарский нож для добивания раненых. Этот садовник смертельно ранен, граждане. Отравлен трупным ядом монархии. Будьте же к нему милосердны! Делоне поклонился Фукье-Тенвилю, а тот зарылся в бумаги, ища зацепку увильнуть от милосердия. НУ, не покидало сегодня прокурора доброе настроение, хоть ты тресни. И тут в зал стремительно вошел Робеспьер. Тиран и опустошитель сердец парижанок, весь из себя надушенный и элегантный. И совершенно не прав оказался злоязыкий Ружвиль - никакой кровавой короны на тиране не было. Само изящество. Внешность легкомысленного маркиза, перебирающего алансонские кружева. Поклонницы на галерке поедали глазами своего несовратимого кумира. Походкой танцовщика он подошел к отполированной задами скамье подсудимых. Ружвиль, набычившись, посмотрел на него снизу вверх., сжав на коленях натруженные кулаки. - Встань, - приказал Робеспьер. Папаша поднялся - лысоватый, кряжистый, загорелый. На полголовы выше народного трибуна, но Робеспьера это не смутило. Насмешливый, острый взгляд столкнулся с серьезным, упрямым. - Мазила ты, Ружвиль, - ухмыльнулся трибун. - Пистолет - не мое оружие. - Не выкручивайся. Промах - есть промах. - Цель была мелкая. - А вторая попытка? - Лошадь пожалел. Умная лошадь, храбрая. - Значит, не твое оружие... - Нет - А какое твое? - У меня девятнадцать детей. - Сколько?! - Девятнадцать. Робеспьер рассмеялся. Заулыбался криво Фукье-Тенвиль. Грохнула хохотом галерка. Смех, перемежаемый солеными шуточками, - очищающий, искренний, дурацкий носился по Дворцу правосудия, отскакивая от стен, как мячик. - Послушай, Тенвиль, - утирал слезы Робеспьер, - ты что, хочешь повесить на шею Республике девятнадцать голодных ртов? Нет уж. Пусть этот остряк сам их кормит. Только не розами! Голод в стране повальный - а он розы выращивает, а? - Ты прав, Максимилиан, это расточительство, - согласился прокурор. - Запиши: помиловать при условии, что все розы... - Все розы... - Все, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ, розы.., - народный трибун выдержал паузу. Потом закончил жестко и бескомпромиссно: -... Будут вырублены и сожжены в присутствии судебных приставов. А земля засажена картофелем. Ружвиль побледнел и качнулся. - Браво! Браво, Робеспьер!!! - ликовала галерка. И то верно. Пробитая защита храбреца слаще, чем публичная порка: - Эй, стрелок, а в картошину с трех футов попадешь? - Святые мощи! У него же оружие трехфутовое. - Охальница! Где это ты видела длиннее фута? - Все тебе расскажи! - Гы-гы-гы! Робеспьер покидал трибунал победителем. Папаша Ружвиль смотрел исподлобья. Он снова выглядел спокойным, когда к нему подошел Фукье-Тенвиль.. - Ты понял? - Я понял. - Судебные приставы...Надо ли их присылать? Достаточно будет твоего слова. - Я даю его. - Так легко, без сожалений? - нахмурился прокурор. - Сожалею, что слишком стар. - То есть?. - Видите ли, добрый господин, пасленовые - удивительное семейство. Редчайшее по возможностям. Но я никогда им не занимался. Придется начинать на пустом месте. - То есть просто сажать картошку ради сытости и дохода... - Нет-нет, это скучно. - С ума сойти. - Слишком мало жизни впереди, чтобы чего-то добиться. Но я попробую. - Страсти Христовы! Зачем обязательно лезть на рожон? - А я не умею по-другому. Послесловие. Только в 1867 году, через семьдесят пять лет после описанных событий, была выведена первая чайно-гибридная роза. И положено начало культивированию современных садовых сортов. | |
| Просмотров: 394 | |